Дому в Трубниках на время возвратили его прошедшее
Остроухов – один из открывателей
древнерусской иконописи. М.А. Вербов.
Портрет И.С. Остроухова. 1924. Из собрания
Гос Третьяковской галереи.
Изображение с веб-сайта www.goslitmuz.ru
Посвящение известному собирателю, одному из открывателей древнерусской иконописи, с одной стороны, приурочено к 100-летию открытия Музея иконописи и живописи им. Остроухова (1920–1929), с иной – проводится в рамках празднования будущего в 2021-м 100-летия Музея истории русской литературы им. Даля (Литературного музея). Дом Остроухова в Трубниках, где в 1889-м Илья Семенович поселился с супругой и где позже открыл собственный музей, перебежал Литмузею в 1979-м. Экспонаты и архивные документы для выставки собирали по нескольким музеям и архивам.
В 1929 году, через месяц опосля погибели Ильи Остроухова, Музей иконописи и живописи его имени был ликвидирован. Дом в Трубниковском переулке, где размещался музей, а две комнаты при жизни Остроухова закрепили за ним и его супругой Надеждой Боткиной, дали под коммунальное жилище. Собрание было распылено меж различными институциями. Российскее искусство практически на сто процентов осталось в Третьяковке (с 1924-го остроуховский музей стал ее филиалом). Иностранное распределили меж Музеем изобразительных искусств (в Пушкинском музее оказалась в том числе картина Эдуарда Мане – на сегодняшнюю выставку «Портрет Антонена Пруста» музей, как досадно бы это не звучало, не отдал, он участвует в иной экспозиции), Эрмитажем, Музеем восточных культур (сейчас – Музей Востока), Историческим музеем и региональными музеями.
На место дома, каким оно было при его хлебосольном хозяине и понятно по фотографиям, куратор Ольга Залиева проецирует биографию Ильи Остроухова. В 1880-е – живописец, в 1890-е Остроухов делает упор на коллекционирование, а в новеньком веке живет к тому же музейной жизнью. Сначала связанной с Третьяковской галереей (Остроухов в 1899-м вошел в Совет галереи и позже, с маленьким перерывом, был ее попечителем – другими словами практически директором – до 1913 года). Позднее – со своим музеем. На выставке старенькые фотокарточки с интерьерами дома объединяют (и нередко, что уж там, разграничивают – очень многого не воссоздать и не воссоединить) «тогда» и «на данный момент».
Естественно, и его биография, и почти все архивные снимки известны благодаря исследователю истории столичных коллекционеров Наталии Семеновой (в ее книжке «Московские собиратели» под одной обложкой объединены Щукин, Морозов и как раз Остроухов), которая приходила на открытие выставки. И, естественно, необходимо узреть то, что удалось собрать музею, in situ. Например, в бывшей Большенный гостиной выставляют умеренный поленовский этюдик «Лодка» из ГТГ, с него в 1882-м началась остроуховская коллекция. Накопил 50 рублей, отправился к Василию Дмитриевичу, но тот картину подарил. В эту же Огромную гостиную сейчас возвратилась из ГТГ репинская копия с обожаемого им Рембрандта, с портрета старый дамы.
Как понятно, изобразительным искусством Остроухов увлекся не сходу. Поступив в Московскую практическую академию коммерческих наук, он интересовался естествознанием. С семьей Мамонтовых познакомился через издателя Анатолия Ивановича (брата Саввы Ивановича), которому принес рукопись «Пользующиеся популярностью очерки из жизни птиц Средней Рф». Живописью Остроухов занялся в 1880 году, но в Академию художеств, которую рекомендовал ему Репин, экзамены провалил, потому занимался личным образом – в том числе беря уроки у известного доктора Академии Павла Чистякова. Как живописец Остроухов тоже достигнул признания, выставлялся с передвижниками, уже в 1887-м Третьяков купил его этюд «Золотая осень», а в 1905-м Дягилев возьмет остроуховский портрет Сергея Боткина на историческую выставку портретов в Таврическом дворце.
Часть остроуховского собрания, переданная в Третьяковскую галерею, насчитывала около 800 единиц хранения: иконы, живопись и 600 рисунков. Посреди того, чем на данный момент поделилась Третьяковка, – холсты Левицкого, Боровиковского, Брюллова, суриковские эскизы к «Боярыне Морозовой», пейзажи Серова, Левитана, Куинджи и самого Ильи Семеновича, в том числе эскиз-повторение самой известной его картины «Сиверко». И несколько икон XV–XVI веков, которые выставлены в той же каменной пристройке, что и при жизни Остроухова. Правда, на данный момент на выставке нет самой первой, новгородского «Ильи пророка в житии», с которого в 1909-м началось его знаменитое иконописное собрание, о котором напишет книжку Павел Муратов и которым будет восхищен Матисс («Я 10 лет издержал на искание того, что ваши живописцы открыли еще в XIV веке», – вспоминал Щукин экстазы француза. К слову, Матисс подарил Остроухову красочный этюд с оголенной, но тот вещь не оценил и, по рассказам, на долгие годы задвинул за шкаф). Живопись самого Остроухова – этюды в поленовском, время от времени, пожалуй, в серовском духе – в главном привезли из усадеб Абрамцево и Поленово. Пушкинский музей отдал «Купальщицу» Андерса Цорна, натюрморт Антуана Воллона и статую Родена «Жадность и сладострастие».
Хотя на данный момент удалось воссоединить маленькую часть коллекции, эта выставка-биография вышла жив. Остроухов тут увиден в различных отражениях. В переписке, в шуточных стихах друзей к его деньку рождения, в его своем шуточном стихотворном укоре по-немецки Серову (издавна не виделись), подписанном «Илья фон Остроух.», в шаржах (это, к примеру, врубелевский набросок с Серовым и Остроуховым), в тех фото, на которых рассматриваешь его коллекцию (ага, вот в столовой висел этюд с головой Христа к ивановскому «Явлению Мессии»). В рассказе о том, как Остроухов включился в эпопею с созданием монумента Гоголю – и как благодаря ему тогда еще на Пречистенском бульваре установили красивый монумент, изготовленный Николаем Андреевым. Либо в рассказе о том, как Остроухов, уговаривавший Третьякова приобрести серовскую «Даму, освещенную солнцем», радовался за друга-художника. К слову, в доме в Трубниках Серов проведет собственный крайний вечер. Остроухов возьмет на себя компанию похорон и станет душеприказчиком покойного художника. Отражения личности Остроухова – и в горестных словах Абрама Эфроса о том, что рассортированная по эрам остроуховская коллекция стала обезличенной, ведь сам он перемещал произведения, «сталкивал по десяткам признаков», демонстрируя «нежданность восприятия».
Архивные документы постреволюционного времени – это уже история совершенно с другой интонацией. Продуктовые карточки, исключение Остроухова из лиц с избирательным правом по ГТГ, черновик его письма с попыткой оспорить это, написанного за несколько месяцев до кончины. Сегодняшней выставкой эту биографию возвратили в стенки конкретно его дома, что недозволено было выполнить ни с Щукиным, ни с Морозовым, огромные выставки о которых прошли и еще пройдут в Пушкинском музее, Фонде Louis Vuitton и Эрмитаже.
Источник: