Элла Памфилова: «Время от времени трудно осознать, кто меня посильнее штурмует – конструктивная оппозиция либо околовластные группы воздействия»
Элла Памфилова настаивает на собственной позиции по городскому фильтру, который делает политический процесс искусственным. Фото пресс-службы ЦИК Рф
Действующему составу Центральной избирательной комиссии в согласовании с законом осталось работать около полугода. По сложившейся практике очередные выборы в Госдуму проводит уже новейший Центризбирком. Но при президенте Владимире Путине появилась и сформировалась традиция, когда любой глава ЦИКа пребывает в должности два срока попорядку. Корреспондент «НГ» Иван РОДИН задал вопрос у 5-ого председателя ЦИК Рф Эллы ПАМФИЛОВОЙ, не выбьется ли она из ряда собственных предшественников, также о том, что в избирательной системе поменялось к наилучшему с 2016 года, а что – еще пока нет, но, может быть, поменяется в 2021-м. Оказалось, что Памфилова не забыла о реформе городского фильтра и совсем не является апологетом трехдневного голосования на пеньках. Она делает ставку на прогресс – электрические выборы.
– Элла Александровна, на встрече с политологами вы произнесли, что есть кто-то, кто не желает, чтоб Памфилова оставалась главой Центризбиркома опосля марта 2021 года, но заверили, что в любом случае будет преемственность. Вы отказываетесь на данный момент гласить о способности продолжения работы на посту председателя ЦИК по какой причине? Поэтому что вы пока сами не решили либо просто из-за того, чтоб не сглазить, пока не началась формальная процедура?
– Чтоб не сглазить? Как нежданно вы повернули. Неуж-то о этом нужно мыслить, затаив дыхание и опасаясь сглазить? А если серьезно, то для меня разумеется, почему заблаговременно это дискуссировать. Допустим, скажу, что в любом случае решила уйти – тогда в оставшееся время это будет расхолаживать ЦИК, порождать разброд и шатания в аппарате и в системе. А мы должны на данный момент очень сконцентрироваться на том, что будет далее. Я помню, что когда мы пришли в ЦИК в 2016-м и сходу с колес началась избирательная кампания, то было весьма трудно. И мне бы не хотелось при любом раскладе оставлять такое наследие, когда вновь сформированному составу ЦИК («новому-новому» либо «новому-старому») было бы так же трудно проводить будущую суровую кампанию, как нам.
Вот почему даже если б я и надумала уходить, то ничего никому не произнесла бы. Ну а если б заявила, что решила продолжить деятельность и далее в сегодняшнем качестве, то это смотрелось бы еще глупее, так как процедура формирования комиссии достаточно непростая и не мне решать. В любом случае понимаю буквально, что до крайнего денька работы этого состава будем так же выкладываться на полную катушку, как и на данный момент. И могу гарантировать: все, что от нас зависит, мы создадим.
Почему я говорю о преемственности? Поэтому что ряд действий, которые мы заложили либо закладываем, уже необратимы. К примеру, наша гордость – «Мобильный избиратель». Его что, кто-то попробует отменить? Либо QR-кодирование, которое сейчас дозволяет не только лишь на порядок резвее вводить протоколы в ГАС-«Выборы», да и расширяет способности контроля со стороны наблюдателей за их достоверностью? Либо дистанционное электрическое голосование (ДЭГ), которое мы на данный момент запускаем? А электрический рабочий блокнот, удобство и свойство которого оценили не только лишь члены комиссий, да и наблюдатели? А новейшие цифровые сервисы, где любой избиратель просто может отыскать себе всю подходящую информацию о выборах? Наиболее того, за предстоящие полгода планируем еще много чего же новейшего ввести, к примеру, электрический сбор и электрическую проверку подписей, также заложить базу цифровой платформы. И что, кто-то позже станет это все отменять?
Другими словами базисные принципы, направленные на прозрачность, мобильность, безбарьерность и сохранность избирательной системы, мы должны до разума довести, запустить и создать так, чтоб эти процессы были необратимы. Это та цель, которую я и мои коллеги впереди себя поставили. Вот лишь так я могу ответить на вопросец о моих личных и наших общих перспективах.
– Другими словами вас не задевают публикации о вот-вот неизбежной отставке?
– Нет, не задевают. Напротив, вызывают чувство определенной убежденности: раз так интенсивно нападают, означает, бьем в цель. Это уже 2-ой год Telegram интенсивно фонтанирует россыпью мантр и заклинаний. И так понятно, что даже неинтересно: есть много околовластных групп воздействия, которых я не устраиваю. Но? фактически, конкретно о этом президент и произнес, когда мне было предложено данной работой заняться. А меня на этот пост никто не предлагал, эта была мысль самого президента. И он растолковал на первой встрече с новоизбранными членами ЦИК, почему выбор пал на меня. Поэтому что Элла Александровна не будет танцевать ни под чью дудку, поэтому что она не принадлежит к сиим группам и не зависит от их – вот что произнес президент.
Время от времени даже трудно осознать, кто посильнее штурмует: или, выскажемся так, конструктивная оппозиция, или эти группы воздействия. Пожалуй, время от времени 2-ые даже больше. Любая группа воздействия хочет созидать на этом месте собственного, отлично управляемого человека. Словом, удивляться здесь нечему. А вот болезненно, в неплохом смысле этого слова, я реагирую на те случаи, когда вижу, что мы кое-где были не правы, кое-где не доработали, кое-где ошиблись. И не поэтому, что меня агрессивно критикуют, а из-за того, что проморгали слабенькое звено, которое лупит по всей цепочке наших действий. И, естественно, весьма задевает, когда пробуют утопить нашу работу в потоках ереси либо полуправды.
– Вы человек, происходящий из оппозиционной среды. Как вы оцениваете современную оппозицию? На публике вы нередко отзываетесь о ней нелицеприятно. А по какой причине: это ваши взоры стали наиболее ограниченными опосля работы в госструктурах либо что-то не то с данной оппозицией?
– В целом я соболезную оппозиции – понимаю изнутри, как непрост этот путь. Но оппозиция поменялась, и я поменялась. Сначала 90-х было экзальтированное восприятие открывшегося мира и способностей, не постоянно и не полностью правильно оцениваемых. И, естественно, взор был затуманен данной восторженностью. Тогда все бросились идеализировать Запад и отторгать практически все, что осталось в нашей прошлой русской жизни. Время рассматривать пришло позднее, по мере того, как познавался наружный и внутренний мир. При всем этом я и на данный момент себя иногда ощущаю таким старым доверчивым демократическим ископаемым, поэтому что мои базисные принципы, базы моего миропонимания никуда не делись. Но то, что тогда чудилось практически эталоном либо эталонами для подражания, либо рассыпалось в останки, либо обернулось очень неприглядной изнанкой. Свобода слова? А заточение Джулиана Ассанжа? Осовремененная «пробирка Пауэлла» продолжает шествие по хребтам государств и народов; жонглирование санкциями больше ассоциируется с играми наперсточников – все это и почти все другое привело не к разочарованию в эталонах, а к отрезвлению и осознанию того, как этими эталонами научились жонглировать. Есть люди, которыми я когда-то восторгалась и которые сейчас вроде бы в оппозиции, гласили одно, а творили совершенно другое. К примеру, я оказалась в первом правительстве реформ опосля того, как написала Ельцину письмо, что нужно все привилегированные объекты поставить на службу детям-сиротам и остальным социально незащищенным гражданам. Тогда была сотворена комиссия по передаче союзной принадлежности, в работе которой временами и мне приходилось участвовать. И я удивлялась, почему так быстро все куда-то уходит, как в черную дыру. Как так, причитала я, бегая по коридорам власти, как же детки, ветераны? А мне отвечали: Памфилова, уймись, власть взяли, сейчас о этом забудь. Тогда я в первый раз столкнулась с лицедейством, манипулированием политической наивностью проснувшихся народных масс. Тогда это был 1-ый удар, но позже последовали и остальные. Но, с иной стороны, и много восхитительных людей породило то время, которые остались верны для себя, и я их нескончаемо уважаю. Но практически всех их весьма стремительно вытолкнули на политическую обочину. Для меня либерал, демократ, реакционер, социалист – совсем не приговор, если человек честно отстаивает свои взоры, но при всем этом с почтением относится к принципам и убеждениям собственных политических оппонентов.
Что касается сегодняшней оппозиции, то, кроме системной, парламентской, остальная – очень многообразна, но в главном слаба. При этом чем меньше власть направляет внимание на ее представителей, тем больше они едят друг дружку. По-моему, слабенькая оппозиция – это плохо для страны. Естественно, я не имею в виду тех, кто в оппозиционном камуфляже преднамеренно работает на разрушение страны, против суверенитета и государственных интересов Рф. Это – иная тема.
Но оппозиция мощная, конкурентоспособная, а основное – реально пророссийская, которая исходит из интересов народа Рф, – это отлично для эволюционного развития страны. Оппозиции, которая, критикуя власть, способна тем не наименее с ней цивилизованно вести взаимодействие, при всем этом предлагая обществу другие пути развития, на мой взор, в стране мало.
– Слова представителя власти, с которыми оппозиция навряд ли согласна…
– Согласна, что они не согласятся. Их право. Но вот вам наглядный пример взаимодействия: когда я возглавляла комиссию по правам человека, перевоплощенную потом в Совет при президенте по правам человека и развитию штатского общества, там были все правозащитники, находившиеся в оппозиции. И у их возникла неповторимая площадка, чтоб впрямую разговаривать с главой страны. Даже почти все из тех, кто считал, что это некий декоративный орган, потом сами обращались к нам за помощью и получали ее. Мы высвобождали людей из тюрем, пробивая преобразования во ФСИНе, боролись с дедовщиной в армии, занимались судебной реформой, беженцами, достигнули русского гражданства для наиболее чем полутора миллионов бывших русских людей, которые в одночасье остались без страны и без паспортов, защищали журналистов, решали экологические трудности. При хоть какой политической, экономической, социальной системе не любой быть может политиком, но любой должен заниматься своим делом. Но если кто-то лицезреет себя величавым политиком и считает, что нужно абсолютно поменять политическую систему… Так иди в массы и уверяй людей! Наберешь много единомышленников, означает, наберешь политический вес и власть будет с тобой считаться, поэтому что у тебя есть человеческая поддержка. Причитания о том, что власть не дозволяет проявить себя во всей оппозиционной красоте, я не воспринимаю. Быть истинной оппозицией постоянно трудно. А у нас почти все из тех, кто именуют себя крутыми оппозиционерами, отыскивают в политике удобства. Не обнаружив широкой поддержки и осознания посреди народа, отыскивают ее вне страны. Такие современные ходоки к забугорным покровителям – дескать, наш люд не осознает собственного «счастья», помогите нам его против воли «осчастливить» по вашему разумению. Это тупик. Дело политиков – давать людям выбор путей развития, убеждая их в собственной правоте, а наша задачка – обеспечить избирателям возможность реально созодать выбор меж политиками.
Вот почему, возглавив избирательную систему, шаг за шагом мы с сотрудниками по ЦИКу выводим ее на новейший уровень развития, делая в этом направлении максимум вероятного. Когда молвят, что к нашей избирательной системе нет доверия, то возражу: это не так. Потрудившись сопоставить соцопросы о доверии к избирательной системе, проведенные 5 годов назад и на данный момент, вы изумитесь, что, вопреки досужим домыслам, оно значительно подросло. А что, красивая Наша родина грядущего в один момент возникнет из потока словоблудия? Либо для этого мы все на данный момент должны хорошо потрудиться? В том числе оздоравливая, уплотняя и развивая нашу русскую избирательную систему, которой, как и выборов, вроде бы «нет», когда некие представители оппозиции проигрывают. Но когда они выигрывают на тех либо других выборах, то она сходу есть, и от мандатов никто не отрешается.
– Вот они от ЦИК и требуют, чтоб их пустили на выборы, за которые вы как раз и отвечаете.
– Сиим мы и увлечены. Но когда от нас требуют хоть какой ценой, в нарушение работающих законов зарегистрировать возлюбленного в определенном круге почитателей кандидата, то «пустить» на выборы в этом случае мы не можем. Добиваться от нас конфигурации закона на базе политической вкусовщины – это тоже далековато за пределами нашей компетенции. Но в рамках собственных способностей мы способствуем тому, чтоб была сменяемость на различных уровнях власти, чтоб была конкурентность, чтоб избирались вправду наилучшие. Этот процесс трудно идет, в критериях полностью осязаемого противодействия, даже невзирая на то, что в этих наших усилиях мы опираемся на поддержку администрации президента. Думаете, в ряде регионов «устроители выборов» в экстазе от нашего прессинга, когда мы преднамеренно пытаемся их освободить от искушения «организовать» всеми неправдами «подходящий» им итог? Когда в этих целях они пробуют давить на членов избирательных комиссий, а мы этого не позволяем, защищая наших коллег? Но вот молвят: как это Памфилова не может взять и снять какого-то председателя комиссии. Да, впрямую не можем – в избирательной системе нет вертикали власти. У нас в ЦИКе 15 равноправных членов комиссии, все самодостаточные, 6 партий представляют, плюс, как и я, беспартийные. И я никому ничего не могу приказать – нужно убеждать и договариваться. И назначить кого-либо впрямую председателем субъектовой комиссии тоже нереально. Поначалу нужно отыскать соглашение по его кандидатуре с управлением региона и предложить региональной комиссии его выбрать. А могут и не выбрать. Сколько раз были такие ситуации – либо они ни в какую, либо мы против – по кандидатуре председателя избиркома. Кто-то отыскивает себе комфортного исполнителя под свои цели, а нам нужно, чтоб председатель защищал региональную избирательную систему от неправомерного наружного вмешательства. Этими сложными действиями отношений и различается наша система от почти всех остальных федеральных ведомств, владеющих конкретной вертикалью.
– Считаете ли вы неудачей ЦИК ситуацию в Петербурге, которую до сего времени не удалось взять под контроль? Либо дело еще пока не закончилось?
– То, что удалось навести порядок в ряде регионов, где до этого было много предвыборных скандалов, пока не удалось до конца в Петербурге, но я уверена, что мы справимся, невзирая на то, что трудности выходят далековато за рамки самой избирательной системы городка. Тяжело, шаг за шагом пытаемся исправлять ситуацию. Надеюсь, что мы доведем городскую избирательную систему до разума.
– Но пока фальсификаторы, о которых ЦИК гласил открыто, продолжают перебегать в новейшие территориальные комиссии?
– Да, и не только лишь в комиссии. Есть «внутренние» нарушители, а есть «наружные». И если «внутренние» – это почаще всего исполнители чужой воли, и почти всегда хватает наших способностей, чтоб их наказать, то «наружные» еще опаснее, так как они и есть те, кто эту волю диктует. К огорчению, конкретно они, обычно, уходят от наказания. Но это уже сфера ответственности правоохранительных органов. Пока безнаказанность этих электоральных теневиков будет превалировать над неотвратимостью наказания, нам будет трудно приводить в чувство тех, кто еще не сообразил, что их время уходит невозвратно.
– Согласны ли вы с таковым воззрением, что оппозиционером в Рф быть тяжело, поэтому что он, на самом деле дела, обязан биться против страны? Правоохранительные органы и избиркомы в главном на стороне правящей партии, ее оппонентам просто не к кому обращаться. И не все люди на это вообщем в принципе согласны идти, почти все страшатся выступать против власти и страны, остальные пробуют, но получают по голове – и отступают.
– В обычных странах обычная оппозиция не борется с государством, а цивилизованно борется за власть, чтоб управлять государством. И управлять лучше, как ей представляется, чем прежняя власть. Коррумпированный бюрократ, творящий произвол, – это не правительство, правительство от их нужно очищать. Что касается админресурса, то его внедрение в той либо другой степени есть фактически во всех странах – пришли к власти и не желают ее отдавать. Другое дело, как в той либо другой степени развита политическая система, как независима судебная система, как эффективны правоохранительные органы. Другими словами правовая культура, судебная власть и независящие СМИ. Хотя мы лицезреем по всему миру, что независящих СМИ нет. Есть различные СМИ, у каких различные собственники и редакционные политики. И в этом многообразии интересов, позиций и воззрений хоть и с трудом, но любой может отыскать свою крупицу правды. Но все-же правительство, хоть и в разной степени, во всех странах в избирательных действиях находится. Мы лицезреем, что и старенькые демократии спотыкаются о админресурс, находятся на данный момент в упадке. А у нас постсоветской демократии всего-то 30 лет, и мы осторожно, в противоречиях, но развиваемся.
Если опуститься на землю, то, на мой взор, состояние судебной и правоохранительной систем остается одной из главных заморочек страны и общества. Это тормоз для развития страны в целом, а а именно, в применении к избирательным действиям мы много раз с сиим сталкивались в виде радиальный поруки, в особенности на низовом уровне. Осознаете, чем ниже уровень выборов, тем яростнее борьба, но тем больше там экономических, а не политических интересов. И тем грязнее выборы: президент – далековато, Кремль – далековато, правительство – в общем, тоже. А тут мое – мой источник дохода либо поилец и кормилец: или местный глава администрации, или местный основной предприниматель, или браток. И тотчас все «свои» – и местный прокурор, и арбитр, и начальник правоохранительных органов, и основной по бизнесу, и основной по администрированию, и местные надзорные службы. Вот через такие цепочки радиальный поруки активному законопослушному гражданину, который нацелен решать насущные трудности обычных обитателей, пробиться весьма трудно. Жалоб на городские выборы больше всего. С тем, что там происходит, нужно серьезно разбираться. С одной стороны, местное самоуправление нужно развивать. И оно развивается. Но, с иной стороны, нередко это местное самоуправление вырождается в некоторые «корпоративчики» на грани криминала. Тут поле практически непаханное, нужно рвать все эти связки и цепочки горизонтально-вертикальные, они небезопасны для страны.
– А нарушать закон эти «бароны» принуждают членов избирательных комиссий, в руках которых инструменты для переоформления власти.
– На данный момент намного пореже. Не напрасно же мы работали все это время. И каруселей, подвозов, вбросов и остального сделалось несравненно меньше, что показала и прошедшая кампания. Другими словами очень мы подчистили эту систему, прикрыли почти все схемы. Оперативно пресекаем пробы употреблять служебное положение – время от времени за спиной председателей комиссий, а время от времени, было дело, и совместно с ними. Либо когда людей начинают практически толкать на фальсификации и остальные нарушения. В таковых вариантах у членов комиссий тотчас нет выбора – небольшой поселок, с работой туго. Вот и выбирай из 2-ух зол – либо остаться без средств к существованию с детками на руках, либо подчиниться указаниям, рискуя завтра оказаться в кутузке. Это катастрофа, когда человеку практически судьбу разламывают. Пришлось впритирку сиим заниматься, чтоб посодействовать тем членам комиссий, кто оказался беззащитным под напором администрирования. Мы специально во время выборов сейчас запускаем отдельную жаркую линию для наших членов комиссий, чтоб впору их поддержать, оказать не только лишь правовую, да и психическую помощь и оградить от давления. Когда я о этом говорю, у меня душа переворачивается. Это катастрофы человеческие, а эти подлецы, а по-другому их не именовать, прячутся за юбки беззащитных дам из комиссий, а позже – остаются в стороне. Я фамилии этих чиновников, когда есть факты, прямо называю. Хоть наши усилия не напрасны – схожих случаев меньше – стали страшиться огласки, но неувязка на сто процентов не ушла. И наши члены комиссий стали все почаще давать отпор – ощутили, что у их возник надежный тыл. И члены остальных комиссий это лицезреют, сарафанное радио работает. Другими словами я бы произнесла, что в сопоставлении с тем, что было в 2016-м, сделалось лучше, наиболее чем на порядок лучше, но неувязка остается.
– Это к теме о принуждении оппозиционеров к борьбе с государством…
– И опять не могу согласиться – не с государством, а с зарвавшимся бюрократом, который, на самом деле, вредит государству и его гражданам. Тот, кто пробует «снести» правительство, это уже далековато не «борьба с политическим режимом».
Что касается чиновников, то нам время от времени удается достигнуть, чтоб он с должности ушел. А вот чтоб понес наказание за то, что сломал судьбу другому человеку, – это пока единичные случаи. Вот моя боль.
– Быть может, ЦИК о таковых вариантах нужно больше говорить, давать какую-то обобщенную информацию в процессе каждой кампании?
– Мы открыто информируем о этом на наших заседаниях, которые непременно транслируются в сети веб. Но мы не имеем права именовать кого-либо виноватым в попытке фальсификаций, если не было суда – презумпцию невиновности никто не отменял. И случается так, что этот человек официально не пойман и тем наиболее не осужден, а мы на базе приобретенной инфы осознаем, что он замешан, но не имеем права о этом на публике заявлять. Хотя мы, естественно, о этом все равно говорим. Называем фамилии, говорим, и что мы в связи с сиим предполагаем. На заседаниях открыто разбираемся со всеми вариантами вероятных нарушений. И перед началом данной кампании все комиссии предупредили: если есть хотя бы мельчайшие сомнения – кропотливо разбирайтесь и отменяйте результаты. Так в главном это и происходило: на 4 участках выборы отменили, еще в 69 вариантах – объявили недействительными бюллетени..
И хоть выборы прошли без суровых нарушений с нашей стороны, и в целом жалоб практически не было, мы не успокаиваемся – кропотливо анализируем итоги, предполагая по косвенным признакам, где могут быть слабенькие места, вероятные нарушения либо вероятное искажение результатов, чтоб осознать, где и какие еще преграды для нарушений поставить. И всякий раз, предлагая какие-то новации, мы здесь же продумываем, как же будут работать мозги тех, кто будет стремиться эти преграды обойти.
– Но с сейф-пакетами Вы, Элла Александровна, похоже, не до конца додумали?
– Пока никто ничего наилучшего не выдумал. Следя, как на данный момент проходят не то что преждевременные либо трехдневные выборы, как у нас, а длительные, месяцами, выборы в «продвинутых» странах, снова удостоверилась, что в настолько сжатые сроки и в аномальной ситуации пандемии, чтоб обеспечить контроль за сохранностью бюллетеней в протяжении всех дней голосования и ночей меж ними, это был наилучший выход. Естественно, совершенно без сбоев не бывает, и мы в любом случае над ошибками работаем.
– Сейф-пакеты в ряде всевозможных случаев вроде бы освятили неясно откуда взявшиеся бюллетени. О появлениях подозрительно огромного их количества за 1-ые два денька прошедших выборов было огромное количество сообщений, хотя не исключено, что это фейки.
– Мы просеяли весь информационный мусор, также сообщения наблюдателей и воззвания людей. Не считая этих 69 случаев, когда в той либо другой степени был нарушен порядок, и бюллетени в итоге были признаны недействительными, больше ничего не отыскали. Видимо, они и стали растиражированной базой для «огромного количества» сообщений. Всего 69 установленных случаев на 56,5 тыщ избирательных участков, где проходили выборы!
Сейф-пакет с личным номером – второго такового нет. Пересыпали бюллетени, заклеили – открыть без сурового разрушения пакета уже недозволено, подменить пакет тоже недозволено – номер не совпадет. Была возможность расписываться на их как членам комиссии, так и наблюдателям, фотографировать. Сейф-пакеты, к слову, предложили нам в свое время «Наблюдатели Петербурга». Круглосуточное видеонаблюдение либо видеорегистраторы – в подавляющем большинстве помещений, где они хранились в опечатанных сейфах. Предложили всем заинтересованным сторонам сформировать резерв наблюдателей, чтоб они могли друг дружку сменять, обеспечивая непрерывность наблюдения. Что еще? Попытались минимизировать несчастный «человечий фактор».
Работали «с колес», в критериях трехдневного голосования, когда перегрузка на членов комиссий резко возросла. Все меры, которые мы воспринимали, – это для форс-мажорных событий. Идеальнее всего будет, если мы доведем до разума к грядущей федеральной кампании ДЭГ, тогда можно минимизировать и преждевременное, и надомное голосование, и вне помещения в целом. Но с ним пока тоже не так все просто, и работы предстоит непочатый край. Все новое просит, чтоб к нему было доверие. Так и с выборными технологиями – люди должны к ним привыкнуть, должны их понять и осознавать. И мы хотим предложить всем заинтересованным спецам участвовать в процессе воплощения пилотных проектов по ДЭГ, чтоб сразу обеспечить совмещение малосовместимого – и тайну голосования, чтоб никто не мог проследить, как человек проголосовал, и наивысшую прозрачность для контроля наблюдателей самого процесса как гарантию достоверности результатов, и защиту самой системы от несанкционированного вторжения. При всем этом людям нужно на понятном языке аналогий разъяснить, каким образом их глас будет защищен и правильно отражен в итогах голосования.
Чем успешнее будем обеспечивать эти требования, тем меньше будет недоверия к электрическому голосованию, которое пока достаточно значительно.
– Тогда, быть может, в те комиссии, которые займутся ДЭГ, включить по максимуму критиков данной системы, тех профессионалов, кто любит покопаться в поисках уязвимостей и ошибок?
– Непременно, там должны быть люди, которые вызывают доверие. Но не все те, кто критикует, таковым доверием владеют. Некие обширно известны только в весьма узеньких кругах, и уровень доверия к их заявлениям, не считая как у собственных малочисленных единомышленников, в публичном пространстве совершенно невысок, но мы и от их не отказываемся. Вместе с теми, к кому прислушиваются почти все.
– Но так на данный момент все и устроено в соцсетях, с сиим недозволено ничего поделать…
– Согласна, научились, согласно китайской стратагеме, созодать нечто из ничего. Прямо «фабрика грез» по дискредитации выборов.
Когда некто, очень обильно производящий информационный шум, но не имеющий огромного доверия в обществе, начинает обличать Памфилову, у которой против обличающих обобщений не только лишь факты, да и уровень доверия, мягко говоря, повыше, то почему я либо мои коллеги должны повсевременно оправдываться неясно в чем и втягиваться в эти бесплодные дискуссии? И вердикт мне выносит человек, мировоззрение которого очень непонятно в публичном пространстве, но его искусственно возводят в ранг правды в крайней инстанции, чтоб манипулировать им, в особенности на интернациональных площадках. Тут есть определенная коллизия, поэтому что спец спецу рознь. Необходимо, чтоб и в собственной среде он воспользовался доверием, скажем, не исходя из каких-либо узкокорпоративных либо политических интересов, а поэтому что он ученый, поэтому что он обосновал, что ему можно довериться.
– Нет, это неправильный подход. Поэтому что на данный момент так именуемые ЛОМы – фавориты публичного представления – локальны. Нет всеобщих авторитетов, которые произнесли бы: это вот так и так. Потому условного Шпилькина либо условного Навального придется для вас завлекать, поэтому что если вы их не подключите к тому же ДЭГ, то доверия к нему не будет. А так, естественно, оппозиция издавна грезит опрокинуть власть через надежное для нее интернет-голосование.
– А мы никого и не отвергаем, но их монополию на голословную правду в крайней инстанции будем разрушать, обширно привлекая различных почетаемых профессионалов. Кто лишь не самовыражался на данной площадке! В том числе и обидчивый Навальный, который просто выливает оскорбительные и бездоказательные обвинения на головы остальных, но любые обвинения в собственный адресок принимает очень болезненно. Нет никакой трудности с ролью всех заинтересованных людей и всех заинтересованных сторон. Мы так делали и будем созодать. Был при ЦИКе экспертный совет – от кого я лишь не слышала упреков и негодования: так именуемая «5-ая колонна», как их почти все условно именуют, была у нас в экспертном совете. И, к слову, в итоге ряд конфигураций в наших документах был изготовлен и по их предложениям, когда они выступали как мастера, а не как одна из политически заинтересованных сторон.
– Это вы «Глас» имеете в виду? Если честно, умопомрачительно, что вам оказалось новостью, что «Глас» работает на снос выборов. Это политическая оппозиция, которая ведет, как и положено, борьбу с властью, но в избирательной сфере. Почему это вас так возмутило?
– Да нет, просто в конце концов я именовала вещи своими именами. Мы с разной политической оппозицией повсевременно взаимодействуем, пожалуйста, лишь не нужно при всем этом выдавать себя за независящих профессионалов. Мы не раз убеждались в том, как они вводят в заблуждение зарубежных профессионалов, давая одностороннюю информацию без присутствия тех, кто мог бы сделать возражение. А я предпочитаю диалог глаза в глаза. К примеру, приезжаем в ОБСЕ, и я в присутствии «Голоса» представляю свою позицию. И они уже в моем присутствии не утверждают того, что произнесли бы за моей спиной. Совершенно нужно осознавать, что есть убежденный и отлично целевый противник, и в этом случае действовать нужно соответственно. А есть люди, которые возмущаются несправедливостью и в конфликте с представителями власти конкретно потому. С ними нужно работать, не выталкивать их в радикальное поле. Если есть возможность, приглашать их к сотрудничеству, чтоб восстанавливать справедливость.
– Но «Глас» не неприятель, это как раз тот санитар леса, верно?
– Я бы не стала уделять данной структуре настолько не мало внимания, поэтому что есть бренд, а людей там не настолько не мало и они весьма различные. И с той группой из их, с кем можно было работать, мы работали. И на данный момент их от себя не отталкиваем. Я считаю, что если какие-то инициативы идут на очищение, оздоровление системы, то их нужно разглядывать. А еще эти люди не дают тихо жить, критика вообщем нужна и полезна, но если она не перерастает в заказную, в обструкцию.
– Вы произнесли, что на низовых уровнях власти действуют, на самом деле дела, преступные связки. Конкретно потому вы так агрессивно заявляете о том, что городской фильтр растерял свою первоначальную роль. И из барьера на пути криминала и экстремизма перевоплотился почти во всем в инструмент угнетения конкуренции.
– Не так категорично. Это хоть и распространенное, но не повсеместное явление.
Что касается фильтра, то для экстремистов и криминала в законодательстве есть остальные механизмы отсева. Для этого фильтр не нужен. Здесь я высказываю свою личную позицию, хотя, как бюрократ, быть может, и не обязана этого созодать. Итак вот, специально подчеркиваю, мое личное мировоззрение – и его поддержало большая часть членов ЦИКа – фильтр нужно снижать. Уже был найден консенсус с «Единой Россией» на рабочей группе в администрации президента – понизить до 5%, но тогда не вышло. На данный момент анализ по тем регионам, где высочайший фильтр, есть, так что продолжу свои усилия. Поэтому что либо новейший состав Думы, либо еще этот, надеюсь, все-же дойдет до того, чтоб понизить этот фильтр федеральным законом. Но пока они доходят, я буду созодать то, что могу, – обращаться с просьбой к регионам о его понижении средством регионального законодательства.
– Разработка на данный момент таковая: подписи по максимуму собираются за губернатора, а позже распределяются меж спарринг-партнерами либо спойлерами. Если у некий партии собственных депутатов нет либо она не договорилась, то ее кандидат на выборы не проходит. В законе верхнее ограничение по сбору не установлено, открытого реестра собранных подписей, как дает ряд профессионалов, тоже нет. Что с сиим можно и необходимо создать?
– Во-1-х, уже далековато не всюду эта «разработка» применяется – больше кандидатов предпочитают побеждать честно. Но неувязка остается. Моя личная позиция – это все ослабляет власть и вредит стране. Здоровая конкурентность, чтоб побеждали те, кто большим авторитетом пользуется у людей, – это залог силы страны и его развития. Потому-то я и считаю, что фильтр в том виде, в каком он есть, тормозит политический процесс, делает его искусственным. Будет моя позиция услышана либо не будет, но ее высказываю, нравится это кому-то либо нет. И что могу, то делаю, а меня к тому же упрекают, что я так ничего и не сделала. Да, наверняка, я превысила свою компетенцию, проще было бы сказать – а я здесь при чем, какой есть закон, таковой и исполняем. А мы три года собирали различных профессионалов, мозговые штурмы устраивали по поводу того, что нужно поменять в избирательном законодательстве, наработали большенный материал. И что-то нам поменять удалось. Но далее уже не от меня зависит. Степень востребованности того либо другого наработанного нами пласта будет зависеть от того, будут ли в политическом пространстве намечены какие-то конфигурации. Они могут происходить естественным образом, когда власть реагирует на запросы «снизу». А могут быть инициированы и самой властью, «сверху». Замечательно, когда власть ощущает, что происходит с обществом, и правильно реагирует на тенденции либо даже их сформировывает. Когда противоречия меж «верхами» и «низами» стают неразрешимыми, то это весьма небезопасно для страны. В любом случае избирательный процесс должен быть {живым}.
– У юного поколения на данный момент очевидно другое осознание справедливости в контексте избирательного процесса. Оно больше соединено с равным доступом на выборы. Потому административный ресурс, который применяется конкретно для недопуска кандидатов, и вызывает «умное голосование», «карту нарушений» и остальные проекты. Другими словами формируется изначальное отношение к выборам как к делу несправедливому – если не пустили всех, кто желал идти, то выходит, что сам процесс ущербный.
– Если развитие политических и публичных институтов, которое проводит власть, отстает от того осознания, которое есть у юных поколений, а они завтра вообще-то начнут сформировывать страну, то, означает, наступит дисбаланс. Этого лучше не допускать, нужно прислушиваться к новеньким запросам, но, с иной стороны, не идти на поводу у тех, кто делает этот дисбаланс искусственно, осознанно провоцируя конфликты.
– Но на этих выборах было много юных установок, которые пробовали на местном уровне пойти во власть. Большая часть из их к выборам допущена не была.
– Это неправда, в сей раз был один из самых низких процентов отказа за крайние годы – 4,8%, а посреди партийных кандидатов – вообщем всего 3%.
– Эти люди не от партий шли, они были самовыдвиженцы…
– У меня пока нет статистики по самовыдвиженцам, мы на данный момент ее собираем, но, как я понимаю, кто серьезно подготовился, то был зарегистрирован и даже в ряде всевозможных случаев выиграл выборы. Ваше утверждение про «много юных установок», которых не «пустили», не могу подтвердить, так как жалоб к нам от их не поступало. А по партиям выходило так, что если и было записанно не много кандидатов, то нередко поэтому, что и выдвинуто было не много.
– Элла Александровна, будете ли снова превосходить свои возможности и пробовать уверить Госдуму по-другому решить ситуацию с трехдневным голосованием? Тем наиболее что возможности по его введению в конце концов записаны конкретно за Центризбиркомом.
– Надеюсь, что по этому вопросцу еще будет суровое обсуждение. Хотя бы поэтому, что недозволено бросить так, как на данный момент принято, когда одна неувязка вырвана из контекста. И тут дело не только лишь в разведении выборов с учебным действием, хотя это один из самых пылающих вопросцев. Ведь даже если три денька голосовать, с учетом подготовки участков минимум 5 дней вылетает. Если позовут, если будут дискуссировать, то мы все свои предложения сформулируем. Трехдневное голосование – это иная система финансирования, это иной подход к кадровому составу участковых комиссий. Это и вопросец денька тишины, неувязка с наблюдателями, организацией не добровольческого, а полного видеонаблюдения и почти все другое. Публичный контроль должен быть полным и повсеместным. Это в Штатах не заморачиваются – подумаешь, отправили бюллетени по почте не туда, ну и поди проверь, что там происходит. При всем этом такового звучного наблюдательского голоса что-то не слышу. А у нас – другое дело, каждое лыко в строчку. Потому мы не можем расслабляться. Если на данный момент решили трудности в ручном режиме, на будущее все нужно предугадать в федеральном законе.
Но на что я уповаю – в законе записано, что не непременно три денька, что зависимо от ситуации и что мы – ЦИК Рф – принимаем решение. Другими словами, может быть, получится употреблять эту норму с разумом. Если вправду будет таковая ситуация, как была сиим в летнюю пору, то нужно устраивать трехдневное голосование. А если все нормально, если совладали с данной пандемией, все привились, иной на горизонте нет, то в данной ситуации какой смысл растрачивать большие ресурсы. Тем наиболее если мы очень продвинемся по внедрению ДЭГ. Тогда теряет смысл и досрочка, поэтому что пусть не все, но большая часть сумеет проголосовать из хоть какой точки мира. Тогда и уже не в разы, а на порядки сокращается и число голосующих на дому. Это будут единицы тех, кто уже совершенно не воспринимает эти электрические технологии. И, повторюсь, тогда нет никакой необходимости в голосовании вне помещения.
Свою позицию ЦИК непременно представит в Госдуму. Надеюсь, что ее услышат. По последней мере, по почти всем нюансам законодатели ранее прислушивались.
– О этом законе нужно еще сказать, что в нем введена просто зверская норма о наблюдении по прописке. Это некое зловредное решение, которое очевидно будет подрывать доверие к результатам выборов. Может, это положение получится отменить?
– Я понимаю, чем это было вызвано, но пока не буду объяснять. Эта позиция, которая возникла в законе, будет превалировать и далее. Я просто реально понимаю, что тут мы вряд ли что-либо изменим, по последней мере, в наиблежайшее время.
Источник: