Основное – не оглядываться. Полупроходной балл и царица парижских страстей
Прощай, Литинститут, прощай, Александр
Иваныч! Не судьба! Фото Евгения Никитина
Милый, чао!
В летнюю пору тыща девятьсот девяносто неважного, облегченно захлопнув зачетку в деканате неинтересного столичного университета, так и не ставшего мне alma mater (желала кинуть опосля второго курса), я неровно задышала в направлении совершенно другого учебного заведения и поэтому метнулась – аккурат на два с излишним месяца – в несчастную тишина библиотек. Вступительные экзамены в увлекательном месте были назначены на август. Мне предстояло утолить жажду познаний пыльным морем биографий величавых райтеров, ненавистными правилами по русскому, снулой британской грамматикой да скучноватой историей. Творческий конкурс был пройден, оставалось всего ничего – сдать экзамены да пережить собеседование. «Не вопросец» – задумывалась я, уверенная внутри себя к тому же поэтому, что неописуемо желала там, в Лите, обучаться. Я ведь ничего толком про него не знала: не знала и того, как увечат в его стенках «анимки», и поэтому просто шла на костер с открытым забралом.
Лето летело стремительно. Тетради распухли, а в голове нескончаемо вились цитаты – кажется, собственные мысли напрочь выветрились из нее и иже с ними: ну и что такое «свои мысли», когда есть мировая-сорри-литература? Когда спишь с томиками Набокова и Платонова? Кажется, нейроны – и те сходили с мозга от ошеломляющей дозы разноформатных билетов; что уж гласить о бренной оболочке, которую ох как стоило бы выслать тогда на какой-либо полуостров Крит – и к черту тишина библиотек!
«Абитура» попалась приятная. По прошествии лет вспоминаются, вообщем, лишь мальчишка и девченка. Мальчишка Арман и девченка Оля: Оля ******на – все, очевидно, спрашивали, не родственница ль – но нет! Мы некрепко-ненакрепко, подпольно-временно, сдружились – выгуливали самих себя на пятачке Тверского бульвара, цитировали классиков, спорили и не испытывали никакой профревности: помню только легкость, ту – нестерпимую, наилучшую… И хохот, хохот… Как мы смеялись-то, как отрадно было в том августе невзирая ни на что!
Не весьма отлично помню, каким чудом, но экзамены я все таки сдала – невзирая даже на усилия колченогий исторички изловить мою нескромную персону на шпаргалке: как досадно бы это не звучало и ах, ее предмет буквально недозволено было именовать моим коньком – и все-же пронесло… Олю и Армана пронесло тоже, и это был общий праздничек – ура, троица не распалась: все дожили до собеседования! Мы могли дозволить для себя не только лишь чай, но запамятовала, дозволили ли – бездонным ли оказалось благоразумие… и если да, то напрасно! Ведь «тут и на данный момент» – длиннющий стол, покрытый гебешным зеленоватым сукном. Экзаменаторско-экзекуторская масса. Оскал экс-ректора, задавшего финишный: «А сейчас назовите нам писательниц XVIII века! Дам!» «Признаться, не имею о их представления», – пробормотала я, забавная уже поэтому, что задумывалась, как будто меня не завалят.
Когда же выбежала на улицу, увидела: асфальт у меня под ногами идет волнами, а я не шагаю – плыву по нему: основное – не оглядываться… Оля и Арман тогда поступили, ну а мой полупроходной балл не выручил. От кого? От что? С полупроходным взяли мальчиков: привет сексизму… А 25 лет спустя понимаешь – закончи Литинститут, и не было б ни книжек, ни публикаций, ничего. Милый, чао! Да не к ночи помянут будь.
Куаре
Ее фамилия, как понятно, Куаре, о чем не подозревала бодренькая продавщица книжного на окраине тогдашней, из прошлой жизни слепленной (2000-е), Москвы, когда я уточнила быстрее из профинтереса, нежели из любви к чтению: «А где у вас Саган?» Бодренькая продавщица бодро юркнула за стеллаж: «сАган? сАган? Да здесь кое-где, буквально, лицезрела я его!»
И она вправду отыскала «сАган», «его»; я не знала, смеяться либо издеваться, и поэтому, так и не полистав томики, в которые была влюблена с молодости, вышла на мороз. Снег остудил мимолетный гнев. Ну что, по правде, можно ожидать от продавщицы на окраине Москвы, которая получает гроши и, возможно, не должна читать под опасностью расстрела?.. Но удивительно: почему-либо было неудобно перед самой собой, ну а успокоительное «сАган, сАган, лицезрела я его!» (впору набросить на пассаж сей смирительную рубаху) вышибло из колеи: стоит гласить, что в книжный тот я больше не входила, а позже и совсем уехала в другое пространство, где книжных вблизи не наблюдалось, – лишь гипермаркеты с определенным набором снулых имен («сАган», к слову, места там не нашлось – очень хороша была, возможно, для щучьих перекрестков).
Прошло много лет, я не перечитывала тексты Франсуазы, понимая, что искрометная биография мадам несколько весомей ее же летящих над городом «шагаловских» влюбленных. Тем не наименее в несчастном возлюбленном книжном на Тверской я нашла в ушедшем году сборник в мягенькой обложке с откровенно дамским заглавием «Не отрекаюсь…». Подзаголовок – «Потаенны самых страстных романов XX века». Обложка с претензией на элегантное ретро, вообщем, очевидно не тянула на шедеврик.
Может быть, издавна ушедшая молодость показала мне в тот момент собственный виртуальный язык, и я открыла книжку с интервью Саган. Открыла, возможно, вспомнив, что когда-то и мне было семнадцать, и я читала все эти «смутные ухмылки» и «сигналы к капитуляции» взахлеб. Ничего, к слову, совсем не зная о их создателе: тогда это было непринципиально, ну другими словами совершенно: так бывает. Весело: спустя практически 30 лет возникает нечто оборотное: важен не сам текст возлюбленного (когда-то) литератора, сколь определенные подробности его существования. Детали того, как, фактически, ему до конца дней удавалось созодать то, что он делал. Либо не. Ну и какой ценой, вестимо. И для чего совершенно делал, даже если ответа на сей вопросец не существует. Если его, ответ, можно находить только мимо букв.
В книжке «Не отрекаюсь» собраны отрывки из бессчетных интервью Франсуазы Саган, в каких она с предельной, как это может быть для общественной личности, искренностью делится соображениями о том, что все-таки это такое: «война», «любовь», «погибель», «переезд», «новенькая книжка», «отпрыск», «возлюбленные», «разлюбленные», – и да, кошки: она ведь кормила всех их, уличных, там, где жила, варила им кошачье их варево… И здесь же: «Я постоянно была скандальной девушкой и буржуазной писательницей», – уточняет мадам в одном из интервью, а в другом отвечает на вопросец журналиста так: «Гласить о для себя тяжело… Я помню, что (в детстве. – Н.Р.) была весьма счастлива, весьма избалована и весьма одинока».
Богиня своей биографии, взбалмошная царица парижских страстей, волшебство дивное: «сАган» как «он» есть, олэй!
Источник: