Как избавиться от школоцентризма детской жизни
В первый раз сопоставление школы с камерой хранения в остро критичном контексте применили еще в 1988 году. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru
Год 1997-й, разгар лихого десятилетия. 1-ый заместитель министра общего и проф образования РФ Владимир Шадриков, оценивая на коллегии ведомства ситуацию в российскей профтехшколе, провел нежданную параллель. «Содержание всякого безработного обходится государству практически вдвое дороже обучения его какой-либо специальности», – по-деловому сказал бюрократ.
Озвученная цифра не могла не вызвать в зале легкий шок: какого спеца можно приготовить за средства, в два раза наименьшие пособия по безработице? Меж тем слова Шадрикова наводили на идея и о довольно печальной участи некогда величавого наследства СССР (около 3 тыс. проф училищ и 800 лицеев), которое в критериях перехода к конкурентноспособной экономике становилось одним из главных поставщиков излишней рабочей силы. Наименее тривиальный смысл «сенсации от Шадрикова» оказался и совсем пророческим. Он говорил: не так, мол, принципиально, кто и чему учит в этих малоэффективных заведениях. Ибо их главная роль в период турбулентности и катастроф – служить надежной социальной камерой хранения деток под видом «обучения какой-либо специальности».
Создатель теории возможностей, академик РАО, доктор психических наук Владимир Шадриков нежданно возвестил начало новейшей эпохи – имитации в сфере образования, деградации до статуса склада, где хранят людей и готовят их к судьбе безработного.
Моделью «камера хранения» заинтересовалось новое управление Минобрнауки РФ во главе с Андреем Фурсенко, инициировав 10 лет спустя грустно узнаваемый закон № 194-ФЗ (действует с июля 2007 года). Сиим законодательным актом отменено непременное общее 9-летнее образование в пользу 11-летнего всеобуча. Другими словами в пользу сейчас уже супермассового и одного муниципального экзамена (ЕГЭ). И таковым образом открыл дорогу… удлиненной «камере хранения» (приплюсовав к ней 5 лет обучения в вузе для сдавших единый экзамен недорослей).
Во всем цивилизованном мире тест на выходе из школы (южноамериканский SАT, британский GCSE, французский «bас» и пр.) – это экзамен хорошей воли. Там в интересах страны и даже для стабилизации рынка труда власть не считает вероятным законсервировать 16-летних людей правового общества в классах. Правительство не ограничивает их мобильность ни под каким предлогом, в самых сложных обстоятельствах. Напротив, оно эту детскую мобильность всячески приветствует, поддерживает, интенсивно развивает.
В Норвегии, к примеру, 13-летнее школьное образование. В гимназию – старшую школу (11–13 классы) добровольно перебегают фактически все ученики. Но это не мешает им кратковременно покидать «верхнее среднее образование», чтоб набраться актуального опыта, отдохнуть от парты, заработать средств, выискать себя… И вновь возвратиться на собственный образовательный трек – в 11-й, 12-й либо 13-й класс.
Старшая школа передовых государств мира преобразуется в доброжелательное место, повсевременно открытое для деток на вход и на выход. Она в этом смысле не много чем различается от гипермаркета, кафе.
Нужно все-же отметить, что в первый раз сопоставление школы с камерой хранения в остро критичном контексте применили создатели концепции общего среднего образования Временного научно-исследовательского коллектива «Школа» (1988). Его возглавлял 1-ый избранный министр образования Рф Эдуард Днепров. Речь в том знаменитом документе шла о «искусственно сделанном школоцентризме детской жизни». Всего-навсего. Но ассоциация с местами заключения, что именуется, сквозила меж строк…
В СССР, оказывается, даже узники воспользовались правом голоса. Так, будущий лауреат Нобелевской премии «тунеядец» Бродский, взяв в руки с позволения майора милиции Одинцова карту Коношского района Архангельской области, сам для себя избрал адресок высылки – село Норенское. У него на выбор было целых восемь вариантов принудительных работ и адресов на поселение! Ну, а что выбирает в современной школе наш с вами молодой соотечественник? Не считая репетитора? Ну и к нему идет, как досадно бы это не звучало, не от неплохой жизни.
Наводит на особенные думы то необычное совпадение, что идеологами доктрины «замороженного юношества» на шаге ее разработки и реализации в 1997–2007 годах выступили академики-психологи из головного штаба стандартизации отрасли – Русской академии образования. Призванные вообще-то заниматься личностными смыслами и персональными ценностями поколения, отрезанного китайской стенкой 194-го ФЗ от общекультурных глобальных путей развития.
Вроде бы то ни было, не без помощи академических вельмож, на местности и без того одного родного для бюрократа места закрепилась рабская психология и этика поклонения муниципальным, а не «персонально человечьим» (термин 1-го из разрабов концепции ВНИК «Школа» Олега Газмана) подходам в сфере образования и воспитания. В этих испорченных координатах нравственным и правильным сделалось считаться лишь то, что прибыльно управленцу.
Обезволенный (лишенный поведения) житель камеры хранения, снаружи похожей на школу, стал объектом бдительного наблюдения психометриков, лабораторным хомяком с мобильной игрушкой под партой. Его окружают проводочками, снимают показания, тестируют. Его изучают 12 НИИ в одной только Русской академии образования…
В крайнее время почаще, чем обычно, спрашивают: в чем все-таки все-же миссия среднего образования? Тяжело сказать, ввиду до этого всего его отсутствия. Наделить малыша личным поведением, отвязать от чиновников, нарисовать комфортную разметку, обеспечить навигацию – такая наиблежайшая задачка. А миссия? Все-же обучить его служить свободе, а не государству. Как произнес философ Василий Розанов: «Хочешь сберечь юношество для страны, сберегай его далее от страны».
Источник: