Купи меня, либо Эра обилия. Про метафизические прогулки по магазинам
Наши малыши вырастают в эру обилия. Фото Reuters
Некие мебельные магазины я люблю в особенности – даже зная, что «дубовый» стол изготовлен из фанеры, кровать развалится, розовый кустик в горшке завянет, карета перевоплотится в тыкву, туман рассеется, и я опять окажусь в собственном хаосе, в приобретенных в том же магазине меховых тапочках, сжимая в руке ситечко для заварки, которое тоже оттуда.
Моя квартира никогда не будет похожа ни на одну из сделанных магазинными кудесниками комнат-витрин. Но все равно я с готовностью отдаюсь данной для нас умиротворяющей ласке иллюзии, эфемерным декорациям домашнего счастья, мягенькому свету, креслу, которое шепчет, что в нем меня ожидают самые нежные вечера, столу, который внушает, что за ним я сложу самые красивые вещи. И я чувствую, как загораются мои глаза, как ноги сами ведут по мебельным лабиринтам.
О грозные вещи русских времен, сделанные только для того, чтоб делать свои функции! Все эти топорные комоды, неподъемные буфеты, лампы – они даже не пробовали приглянуться. Производитель не закладывал в их притягательность. Они были с нами свирепо честны, они не орали: «Возьми меня, я сделаю тебя счастливым!», не обещали ничего, не считая собственных функций.
Сейчас же вещи постоянно накалывают. И ты знаешь о этом. Что ни гласи, некие магазины могут сыграть на неизбывной людской тоске по Дому, В Котором Ожидают. И понятно, что, унося в картонном экопакете держалку для фото, ароматичную свечу либо вазу со стеклянными шариками, мы уносим мечту о Доме.
А уж если в упаковку будет вложен шестигранный ключ для сборки мебели, то ты себя почувствуешь не попросту пользователем, а созидателем. Магазин выполнит терапевтическую функцию, помогая человеку в облегченной форме воплотить свои архетипические задачки – «высадить дерево, выстроить дом…». Может быть, ты никогда не возьмешь в руки лопату и молот, не взрыхлишь землю, не выкопаешь фундамент, зато у тебя постоянно найдется шестигранный карманный ключик к филистерскому счастью.
А чего же стоят кафе при магазинах, где можно испытать фрикадельки и кофе? Либо смеющиеся малыши на игрушечных лошадках? Либо юные пары, проверяющие матрас на крепкость? Все это рядом – стоит протянуть руку. Вот и сейчас, сидя в таковой столовой с приобретенными дурацкой овечьей шкурой, набором полотенец и фикусом, я чувствую себя совсем счастливой.
Но время от времени я чувствую себя растерянно – к примеру, в магазинах, предлагающих продукты для творчества и хобби. Когда я была ребенком (а детство мое пришлось на годы перестроечного недостатка), у меня было море игрушек.
Игрушки росли всюду. Мы собирали репейник и лепили из него медведей, мы делали из желудей человечков, а из использованных тюбиков зубной пасты – золотые чеканки. В нашем подъезде жила старушка Надежда Захаровна, она учила взрослых и деток плести из газеты «Правда» плетенки, созодать абажуры из воздушных шаров и шторы-висюльки из скрепок и первомайских открыток. Мы занимались сиим часами в ее магической комнате, заставленной самодельными цветами и заполненной качающимися узорчатыми тенями от 15 абажуров.
Тут ноги сами тебя ведут по мебельным
лабиринтам. Фото Reuters
Но самой расчудесной игрушкой, которую мы с ней сделали, был петушок (точнее, одна петушиная голова, но, поверьте, она стоила целой птицы). Чтоб создать такового петушка, необходимо было дождаться, пока одна из перчаток потеряется, тогда и оставшуюся перчатку можно было набить ватой, пришить глаз-пуговицу, а на большенном пальце вышить нос. Была у меня и кукольная мебель – письменный стол из спичечных коробков, в которые можно было прятать самодельные микрокниги, сверстанные из маминых черновиков…
Потому в магазине для хобби я испытываю смешанные чувства. Экстаз, обиду, зависть. Зависть к тем детям, для кого все это предназначено, и которые никогда не оценят этого так, как оценила бы я.
Наборы для росписи, лепки либо пошива игрушек – розового кота, ах, голубого единорога. В этих наборах все есть нужное – вырезанные детали из цветного флиса, подвижные кошачьи глазки и клочек реального меха. Неувязка в том, что сейчас мне уже не охото шить кота. Но этого не охото и моим детям. Другими словами они, естественно, могут. Могут поиграть и в это. Либо во что-то другое. Либо в третье.
Мои малыши родились в эру обилия. Величавый философ Жан Бодрийяр называл это состояние «опосля оргии», когда население земли прошло всеми способами производства и сверхпроизводства всех вероятных удовольствий, вещей, знаков и игр. Все желания освобождены и готовы быть довольными в всякую минутку. Потому мы мало растеряны.
И сейчас я как-то в особенности близко принимаю эту ординарную идея – фантазия связана с аскезой. Иван Бунин за некоторое количество дней до работы отрешался от мяса и вина, Ван Гог уволился из большой торговой компании собственного дяди, чтоб жить в бедности и писать картины, Павел Федотов по этим же причинам отказался от возлюбленной дамы…
Аскеза – неплохой друг творчества. В пустой детской комнате оживают картинки на обоях, бабушкин чулок преобразуется в змею, а капроновые ленты – в бальные платьица для несуществующих кукол.
В коробке для творчества все есть, что необходимо, и даже очень, так очень, что уже не остается места фантазии. Творца теснит исполнитель – живописец картин по номерам, архитектор заготовленных форм.
В таковых магазинах можно отыскать даже пластмассовый репейник – колючки из цветного пластика. Правда, они слипаются не так отлично, как истинные, но, уверена, разработка будет совершенствоваться. Кто-то ведь выдумал эту игрушку. Тот, кто лепил из него медведей в перестройку. Он понимает толк в реальном репейнике.
Источник: