Одиозные эпиграммы Пушкина
«Наше всё» Александр Сергеевич Пушкин различался 2-мя пренеприятными для власть предержащих свойствами: острым словом и тем, что не лез за ним в кармашек.
Жанр эпиграмм
В конце 18 века получил распространение жанр эпиграмм – маленьких стихотворений сатирического характеристики. Время от времени эпиграммы носили полностью комплиментарный нрав – что-то вроде дружественного шаржа, лишь в стихах. Но время от времени их объектами становились известные в обществе лица, почаще всего одиозные. Тогда и эпиграмма преобразовывалась в орудие политической сатиры.
Эпиграммы не публиковались, а изустно, благодаря собственной лёгкой запоминаемости, распространялись в высшем свете, агитируя не ужаснее современных средств массовой инфы. Так как подпись создателя за таковым произведением не стояла, оно было вроде бы анонимным. Но благодаря связям, а почаще всего – просто узнаваемому авторскому стилю – все знали, кто сочинитель.Ещё одна деталь – в эпиграмме, тем наиболее агрессивной, не постоянно именовался буквально её адресат. Но его черты были прорисованы так метко и внушительно, что, снова же, все умные люди догадывались, кто он. Рано либо поздно кто-то из светских остряков записывал текст эпиграммы – изредка для передачи кому-то, почаще для себя в ежедневник. Благодаря этому они сохранились для истории.
Пушкин-эпиграфист
За свою жизнь Пушкин написал, возможно, около 600 эпиграмм, авторство которых непременно. Литературоведы спорят о авторстве Пушкина ещё насчёт 300 сохранившихся эпиграмм.
Почаще всего Пушкин писал эпиграммы шутливого, периодически забиячливого, сатирического характеристики на личных друзей и знакомых. Это было обыденным явлением, почаще всего прощалось (хотя время от времени могло послужить поводом для вызова на дуэль), более приветствуемым ответом на эпиграмму была иная колючая эпиграмма.Но когда объектом эпиграммы становился кто-то из мощных мира этого, дело могло дойти до суда и до каторги. Пушкин, в силу собственной несдержанности, время от времени оказывался перед таковой перспективой.
Желчные, но страшно забавные, эпиграммы Пушкина приклеивались к объекту насмешек одномоментно и на века. Их запоминали, пересказывали друг дружке и через пару дней уже весь город смеялся над очередной жертвой остроумия поэта.
Для самого Пушкина эпиграммы нередко были только шалостью — он не постоянно отдавал для себя отчёт, как глубоко могут ранить его слова. Вообщем, ему доводилось применять поэзию в качестве орудия и полностью осознанно. Таковая литературная месть могла значительно навредить жертве. Даже корректные и роскошные эпиграммы Пушкина были весьма досадны, ибо лупили не в бровь, а в глаз. Но весьма нередко они были ещё возмутительно грубы и откровенно неблагопристойны, что, вообщем, делало их лишь смешнее.
Ланов
«Бранись, ворчи, глупец глупцов,
Ты не дождешься, друг мой Ланов,
Пощечин от руки моей.
Твоя праздничная морда
На бабье гузно так похожа,
Что лишь просит киселей».
Иван Николаевич Ланов был сослуживцем Пушкина в Кишинёве. Опосля бессчетных ссор, поэт раз и навечно решил разобраться с ним с помощью орудия, которым он обладал виртуозно. Итог превзошёл ожидания – эпиграмма намертво прилипла к «праздничной» физиономии Ланова, как и следущая оплеуха в пятой главе «Онегина»: «И отставной советник Флянов, Тяжкий сплетник, старенькый плут, Обжора, взяточник и шут».
Князь Дундук
Когда в 1835 году вице-президентом Императорской Академии Наук был назначен князь Миша Дондуков-Корсаков, в обществе распространилась таковая о нём эпиграмма Пушкина:
В Академии Наук
Заседает князь Дундук.
Молвят, не подобает
Дундуку таковая честь.
Отчего же заседает?
Оттого что ж..а есть!
До сего времени непонятно, чем милейший князь Дондуков-Корсаков мог вызвать таковой сарказм Пушкина. Возможно, поэтому, что «наше всё» совершенно поначалу задумывался языком, а не мозгом, и если уж приходил в экстаз от некий рифмы либо сюжета, то не мог удержаться. Подтверждением чего же служат его именитые чисто разбойнические произведения. Прогуливались упрямые слухи, что своим предназначением вице-президент академии князь Дондуков-Корсаков был должен протекции министра просвещения Уварова, известного своими гомосексуальными наклонностями. Сила пушкинского слова такая, что до сего времени все убеждены, что бедный князь был глуповатым как пробка, к тому же мужеложцем и нахалом. Что удивительно – у Дондукова было 10 деток, и человеком он был по последней мере воспитанным и незлопамятным, а быстрее всего и весьма неглупым — по последней мере не стал преследовать Пушкина, а напротив сделал много неплохого для его журнальчика. Быстрее всего, досталось Дондукову, поэтому что Пушкин считал, что князь чинит цензурные препятствия его стихам.
Воронцов
«Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда…
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным в конце концов».
Именитая эпиграмма на новороссийского генерал-губернатора гр. Миши Семеновича Воронцова, который был отпрыском российского посла в Лондоне и имел вещественный энтузиазм в операциях Одесского порта. Но здесь Пушкин оказался неправ, о чем я уже говорила. Пожалуй, это самая именитая эпиграмм. Пушкин питал неприязнь к наместнику Бесарабии, собственному высокому начальнику по службе во время южной ссылки. Не будем судить, как справедливы нападки поэта, ведь Воронцов показал себя как опытный и радеющий за свою вотчину губернатор, всю жизнь отдавший служению Отечеству. Возможно, личная вражда, до конца не ведомая обществу, стала предпосылкой настолько досадной остроты, вошедшей в историю.
Орлов и Истомина
Орлов с Истоминой в постеле
В убогой наготе лежал.
Не отличился в горячем деле
Непостоянный генерал.
Не думав милого оскорбить,
Взяла Лаиса микроскоп
И гласит: «Позволь узреть,
Чем ты меня, мой милый, е* ».
Кроме того, что Истомина была выдающейся танцовщицей, она числилась одной из самых прекрасных дам Петербурга и была окружена массами поклонников. По одной из версий мишенью поэта был генерал А. Ф. Орлов, к которому Пушкин ревновал красавицу-танцовщицу. Хотя и ей самой здесь тоже досталось — он именовал её Лаисой, дав имя известной греческой гетеры, прославившейся красотой и корыстолюбием.
Аглая Давыдова
«Другой имел мою Аглаю
За собственный мундир и темный ус,
Иной за средства — понимаю,
Иной за то, что был француз,
Клеон — разумом её стращая,
Дамис — за то, что лаского пел.
Скажи сейчас, мой друг Аглая,
За что твой супруг тебя имел?»
Бойкая француженка, одна из бессчетных возлюбленных Пушкина, была объектом недлинной, но истязающей страсти поэта. Похоже, она не приняла ухаживаний поэта и отдала ему отставку — по другому с чего же поэт он стал бы осыпать её таковыми колючими эпиграммами?
Сатира на Александра I, в какой больше достаётся Хвостову
Ты богат, я весьма беден;
Ты прозаик, я поэт;
Ты румян, как маков цвет,
Я, как погибель, и тощ и бледен.
Не имея в век хлопот,
Ты живешь в большущем доме;
Я ж средь горя и морок
Провожу деньки на траве.
Ешь ты сладко всякий денек,
Тянешь вина на свободе,
И для тебя часто лень
Подходящий долг дать природе;
Я же с черствого кусочка,
От воды сырой и пресной
Сажен за 100 с чердака
За нуждой бегу известной.
Окружен рабов массой,
С суровым деспотизма взглядом,
Афедрон ты жирный собственный
Подтираешь коленкором;
Я же порочную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова твердой одой,
Хоть и морщуся, да тру.
Графа Дмитрия Ивановича Хвостова можно именовать ветераном бранного поля пушкинских эпиграмм – он не один раз становился мишенью для остроумия поэта. Вот ещё одно хлёсткое четверостишье — эпиграмма на перевод Хвостова «Андромахи» Расина, изданный с портретом актрисы Колосовой в роли Гермионы:
Хвостов и Колосова
«Схожий жребий для поэта
И для кросотки готов:
Стихи отводят от портрета,
Портрет отводит от стихов».
Но иногда от свирепого остроумия поэта мучались невинные. Самые калоритные примеры – Кюхельбекер и Карамзин.
Кюхельбекер
«За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и противно».
(Яков — слуга Жуковского). Наверняка, все помнят, как доставалось от величавого поэта Кюхле — лицейскому товарищу Пушкина, Вильгельму Кюхельбекеру.
Когда в «Лицейском мудреце» возникла пушкинская эпиграмма, намекавшая на то, что Вильгельм пишет весьма скучноватые и занудные стихи, злосчастный Кюхельбекер желал утопиться в пруду, но был впору оттуда извлечен. Опосля иной известнейшей эпиграммы Пушкина — про «кюхельбекерно и противно» — взбешенный Вильгельм востребовал сатисфакции. Но секунданты дуэлянтов зарядили пистолеты клюквой и никто не пострадал. Кюхельбекер не отпечатлелся в литературе как весомый поэт, не глядя на то, что писал профессионально и был очень плодотворен. Его стихи почти во всем архаичны, сложны для восприятия.
Вялость
Мне необходимо забвенье, нужна тишь:
Я в волны нырну беспробудного сна,
Вы, порванной арфы мятежные звуки,
Замолкните, думы, и чувства, и муки…
Эта изюминка его творчества также была подмечена и высмеяна Пушкиным:
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтобы мне уснуть быстрее…
А совершенно у Пушкина редчайший год обходился без вызова на дуэль, при этом повод к поединку часто давал сам поэт.
Карамзин
«В его „Истории“ изящность, простота
Обосновывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И красоты бича».
Злосчастный Карамзин даже расплакался, когда получил от собственного 18-летнего любимчика такую квалификацию «Истории страны русского» – книжки, которая до сего времени считается одной из наилучших по истории Рф.
Злоречие на Сударя и его наиблежайшего сотрудника
В 1835 году Пушкин, находясь на казённом содержании по ведомству зарубежных дел, уже осознавал, кого из высокопоставленных можно язвить без личной угрозы себе. А начинал он в юности с первых лиц страны. Сам Александр I, опосля возврата из Зарубежного похода 1813-1815 гг., удостоился у него нескольких неслабых издёвок. Не все из тех, что приписываются Пушкину, принадлежат его перу лично. Но вот одна из бесспорных пушкинских эпиграмм, высмеивающих политические и личные свойства царя:Александр I был отлично осведомлён о пушкинских эпиграммах на него – если не обо всех, то о неких. Частично это послужило одной из обстоятельств решения о ссылке поэта в Одессу.Самым ужасным человеком, которого Пушкин затронул в собственных эпиграммах, был, естественно, временщик 2-ой части царствования Александра I – граф Алексей Аракчеев. Достоверна одна эпиграмма на Аракчеева, написанная Пушкиным также до одесской ссылки. Не считая Аракчеева, она прямо обижает также самого правителя.
Всей Рф притеснитель,
Губернаторов истязатель
И Совета* он учитель,
А Царю он – друг и брат.
Полон злости, полон мести,
Без разума, без эмоций, без чести.
Кто ж он? Преданный без лести
Б..ди грошевой боец.
(*Совет – Муниципальный Совет, высшее законосовещательное учреждение Русской империи)
Молвят, что когда Аракчееву доложили, что в обществе гуляет таковая эпиграмма Пушкина о нём, и спросили, какому наказанию он подвергнет крамольника, граф лишь усмехнулся и произнес: «Самым несносным для него наказанием будет не обращать на его пасквили ни мельчайшего внимания».
«Без лести предан» — лозунг аракчеевского герба. Под «б**ю» предполагалась Настасья Минкина — именитая беспощадностью любовница Аракчеева и получившая известность благодаря изложению её истории в книжке А. И. Герцена «Былое и думы». Типично, что у наиболее зрелого Пушкина Аракчеев вызывал чуток ли не симпатию. Отзываясь на его кончину, Пушкин писал супруге: «О этом во всей Рф жалею я один — не удалось мне с ним свидеться и наговориться». Хотя и эту цитату можно трактовать двойственно – ведь неизвестсно о чём конкретно грезил «наговориться» поэт.
Вообщем, Александр Сергеевич и к себе относился с юмором. Эту шуточную эпитафию себе он сочинил, когда ему было 16 лет.
Тут Пушкин погребен; он с музой молодою, С любовью, леностью провел радостный век, Не делал хорошего, но ж был душою, Ей-богу, хороший человек.
Источник: zhiznteatr.mirtesen.ru
Источник: