Чувство, что у нас нет ничего ни в реальном, ни в дальнейшем, всё только в прошедшем
И. ПЕТРОВСКАЯ: По сути уже предложили считать 24 июня не Деньком Победы, а Деньком Парада, как оно, фактически, и есть. Чем он меня повеселил, восхитил либо поразил? Во-1-х, эффектом дежавю. Поэтому что было чувство, что это, начиная с 9 мая, какая-то непрекращающаяся цепочка праздничков, так либо по другому связанных с войной. Ну, 9 мая — понятное дело, официальный Денек Победы. 22 июня отпраздновали, если веровать словам патриарха, Денек скорби.
К. ЛАРИНА: Конкретно так. Ирина не обмолвилась. Это практически цитата — нежданная, которую все обсуждали — патриарха Кирилла, который нежданно поздравил всех с 22-м июня.
И. ПЕТРОВСКАЯ: Да, на освящении Храма вооруженных сил он прямо так и произнес: «С Деньком скорби и сразу с праздничным деньком всех вас сердечно поздравляю». В общем, это, естественно, на его совести. Но, естественно, нескончаемо милитаризированное телевидение с фильмами, с программками про войну. Чувство было такое, что, правда, реально, у нас нет ничего ни в реальном, ни в дальнейшем, а всё только в прошедшем.
При всем этом на параде, к примеру, фронтовики, ветераны, если они там были (а судя по возрасту, наверняка, некое количество их там было), были абсолютной массовкой. Здесь не так давно кто-то вспоминал парад еще при Ельцине.
К. ЛАРИНА:1995 года.
И. ПЕТРОВСКАЯ: 1995, да, наверняка. Еще, естественно, было больше {живых} фронтовиков. Их вправду торжественно чествовали. Везли на этих особых — как они там назывались, грузовики во время войны? — по Красноватой площади. Они в тот момент были героями. Тут они были массовкой. Они посиживали плечом к плечу, без всякой социальной дистанции и масок. Притом мы еще знаем, что ранее их выслали на карантин — скопом всех тех, кто был должен принять роль.
Всё это создавало чувство перевоплощения вправду горестного и праздничного праздничка победы в некоторый таковой уже современный обряд, где основной герой, на самом деле, один. Ради него это делается, он посиживает на данной нам трибуне на фоне этих ветеранов.
Когда была трансляция — да, она была безумная, прекрасная, мощная, современная. На нас двигались танки, прямо наступали, поэтому что камеры были вмонтированы в булыжники Красноватой площади. Было чувство, что еще незначительно, и эти гусеницы нас раздавят. Дуло танка, которое целит прямо в тебя. Я отшатнулась, правда — тоже некий таковой неописуемый эффект.
Но за сиим всем чувство, что нет никакого чувства. Я помню все какие-то давнешние трансляции тех же парадов либо минут молчания. Они постоянно вызывали неописуемые чувства. Это комок в горле, до слез, какие-то личные семейные мемуары. На данный момент это всё весьма модернизировано, всё весьма технологично. Но при всем этом из этого всего ушло то чувство, которое мы, по идее, должны испытывать. Мы сами по для себя, естественно, испытываем — но не от этого, а от того, что мы знаем и знали ранее. Телевидение не делает этого чувственного сопереживания, чувственного чувства, которое, мне кажется, обязано быть во время разных такового рода мероприятий.
Источник: