Почему имя Сталина перестало быть токсичным

На партийной конфернции в МГУ в 1965 году
можно было критиковать Сталина. Сегодня
не нашлось ни одного думского депутата,
выступившего против реабилитации имени
диктатора.  Фото © РИА Новости

История в России повторяется не всегда в виде фарса. Самое поразительное, что сравнение настоящего с советским прошлым не всегда в пользу крымнашевской России. Только один пример. Лозунг члена политбюро ЦК КПСС Александра Шелепина «Сталин и партия едины!», который был выдвинут им осенью 1965 года накануне XXIII съезда КПСС, был партией отвергнут. После этого Шелепин ушел в политическое небытие. А сегодня, в посткоммунистической России, нельзя заявить о себе как патриоте, не настаивая на том, что «Сталин и российская государственность едины». Мы ничего не поймем в том, что происходит в современной России, чем мы живем и дышим, если не объясним себе, почему сегодня позволено то, что не было позволено в СССР после ХХ съезда КПСС.

Сталин и партия едины?

Недавно я услышал пламенную речь в защиту чести и достоинства Сталина, произнесенную прямо из президиума нашей Думы. Я лично знаю депутата от «Единой России», который произнес уже вошедшие в историю страны слова о том, что «действия, которые допускали политики после смерти Сталина, перечеркнув все победы, затоптав его, привели к плохим последствиям». Этот депутат – совсем не сталинист и вряд ли хотел бы жить во времена Сталина. Этот депутат, конечно, знает, что, не будь перестройки Горбачева и распада СССР, он никогда бы не сделал свою нынешнюю блестящую карьеру. Но он вынужден заниматься реабилитацией Сталина не только для того, чтобы успокоить Путина, что после его смерти с его именем не случится того, что случилось с именем Сталина, но и для того, чтобы еще раз показать, что «Единая Россия» сегодня вместе с большинством российского народа в оценке Сталина. Отсюда и слова этого депутата о том, что, несмотря на то что политики затоптали имя Сталина, «сам народ и историки дали ему оценку». Наверное, предполагается, что эта оценка была высокой.

Критика политиков, которые «затоптали имя Сталина», вернула меня на 55 лет назад в актовый зал МГУ, где накануне XXIII съезда КПСС проходила Московская партийная конференция. В докладе секретаря ЦК КПСС по идеологии Петра Демичева звучали те же слова в защиту имени Сталина, которые произнес депутат от ЕР. Демичев не только несколько раз произнес, что Сталин и партия едины, но и сказал, что ХХ съезд КПСС, перечеркнув имя Сталина, нанес не только ущерб его авторитету, но и зачеркнул «великие победы сталинской эпохи нашей советской истории».

Меня поразило, что в современной посткоммунистической России не нашлось ни одного депутата, восставшего против попытки реабилитировать имя Сталина. А в СССР всего через 12 лет после смерти Сталина в условиях так называемого коммунистического тоталитаризма тезис «Сталин и партия едины» вызвал протест некоторых делегатов партийной конференции. Первым против этого лозунга выступил руководитель партийной организации философского факультета МГУ профессор Теодор Ойзерман. Правда, он выразил свой протест против линии партии на реабилитацию Сталина в аккуратной форме. Вторым выступил делегат конференции, студент, секретарь студенческой партийной организации этого же факультета – ваш покорный слуга. Я прямо сказал, что мы, студенты философского факультета МГУ, члены партии, не согласны с решениями пленума ЦК КПСС, которые готовят реабилитацию Сталина. Я, конечно, сказал о том, что подобная реабилитация Сталина ведет к дискредитации авторитета партии в глазах советских людей. Я сказал, что реабилитация Сталина опасна, ибо нанесет вред моральному здоровью советского общества. Я говорил об этом не от себя, а от студентов-коммунистов философского факультета МГУ, ибо накануне конференции я провел собрание студенческой партийной организации и зачитал там подготовленный мной доклад о недопустимости отказа от решений ХХ съезда КПСС. Кстати, рукопись этого доклада я сохранил до сих пор, но так и не опубликовал.

В зале после моего выступления не было никаких аплодисментов, была мертвая тишина. Петр Демичев в своем заключительном слове как-то невнятно сказал, что он все же не согласен «с мнением студента Ципко». Но при этом больше не произносил «Сталин и партия едины». Уже вечером этого же дня выступления профессора Ойзермана и студента Ципко транслировались по «Голосу Америки». Непонятно, кто наши выступления записал и как сумел передать американцам. Но самое главное, что «непредсказуемого студента Ципко» не посадили в психушку и не исключили из МГУ. Хотя я тоже пошел на уступки, из стенограммы конференции я вычеркнул слова, что мы, студенты, «не согласны с решениями пленума ЦК». Но главное состоит в том, что сам Демичев, который почти целый час доказывал нам, что Сталин и партия едины, после конференции сказал секретарю парткома МГУ Мчедлову, что «Ципко не надо трогать». Через полтора года я оказался в аппарате ЦК ВЛКСМ, Демичев, как я узнал позже, позвонил секретарю ЦК комсомола Журавлевой и посоветовал обратить внимание на «этого перспективного студента». О чем это говорит? Петр Демичев перед XXIII съездом КПСС был категорическим противником реабилитации Сталина.

Инстинкт самосохранения

Не думаю, что российские политики, которые сегодня настаивают на реабилитации Сталина, хотят возродить сталинскую политическую машину. Хитрость всех, кто призывает возродить доброе имя Сталина, состоит в том, что для них «Россия – не Европа» только в идеологии. А в реальной жизни они и их дети – самые настоящие европейцы, они не хотят потерять блага европейской цивилизации. Правда, во времена Сталина все было более честно. Тут не только в идеологии доминировали запреты на мораль и правду, но и в образе жизни самих чиновников не было ничего европейского, разве что распределители, где по талонам выдавали сырокопченую колбасу.

Несомненно, в СССР времен оттепели, которая закончилась в 1968 году, инстинкт самосохранения, прежде всего сохранения духовного здоровья нации, был куда сильнее, чем в нынешней крымнашевской России. Надо понимать, что интеллигенция 1960-х, отвергая реабилитацию Сталина, пыталась противостоять советской политической системе. Правда, как я помню, подобные настроения были характерны для моих коллег в «Комсомольской правде», куда я попал сразу же после моего выступления на Московской партийной конференции для преподавательского состава и студентов философского факультета МГУ. Но в глубинном советском народе, как об этом справедливо писал в «Архипелаге ГУЛАГ» Александр Солженицын, было много тех, кто готов «склонить голову перед Великим Мясником», кто говорил, что «при Сталине было лучше, чем при Хрущеве: ведь в шуточный день 1 апреля, что ни год, дешевели папиросы на копейку и галантерея – на гривенник». Но все же подавляющая часть интеллигенции была категорическим противником реабилитации Сталина. И именно по этой причине Александр Шелепин с его «Сталин и партия едины» проиграл борьбу за лидерство в партии Леониду Брежневу. Даже вожди «Русской партии» при всех своих симпатиях к Сталину не рисковали сказать, как это делает сейчас Александр Проханов, что Сталин был выразителем русской идеи.

А сегодня ностальгия по Сталину, стремление реабилитировать СССР времен Сталина идет снизу и, самое главное, со всех сторон. Ностальгия по Сталину в среде «глубинного русского народа» – протест не столько против нынешней удручающей русской бедности, сколько протест против удручающего неравенства, рожденного залоговыми аукционами 1990-х. За настроениями реабилитации Сталина стоит еще и ненависть к чиновникам, в том числе и ко «всем этим депутатам».

Опасная дискуссия

Понятно, почему те, для кого Сталин и русское государство едины, категорически выступают против идеи родства гитлеризма и сталинизма, против решений ОБСЕ, которые приравняли преступления против человечности, совершенные Сталиным, к преступлениям против человечности, совершенные Гитлером. Но мне непонятно, почему некоторые российские правозащитники считают, что тот, кто говорит о родстве сталинизма и национал-социализма, реабилитирует германский фашизм. К примеру, на этом настаивает правозащитник Александр Брод. Но ведь с точки зрения европейского гуманизма ценность жизни жертв сталинизма точно такая же, как и жертв национал-социализма. На то, что сталинские голодомор и коллективизация были таким же преступлением против человечности, как и газовые камеры Гитлера, обращал внимание Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба». Не соответствует действительности утверждение Брода, что Гроссман якобы выступал против отождествления СССР времен Сталина и Германии времен Гитлера. Напротив, и об этом говорит текст романа «Жизнь и судьба», Гроссман был первым советским интеллектуалом, кто рискнул, правда, в художественной форме, сказать о родстве национал-социализма не только со сталинизмом, но и с большевизмом. Я бы посоветовал Александру Броду еще раз прочитать страницы романа, посвященные спору между гестаповцем Лиссом и старым коммунистом Мостовским на эту тему. Сначала Мостовской считает, что «только идиот может поверить Лиссу в том, что есть сходство между социалистическим государством и фашистской империей». Но в конце беседы, выслушав все доводы гестаповца Лисса о родстве гитлеровской и сталинской политической системы, он приходит к выводу, что Холокост – действительно только повторение сталинской коллективизации, голодомора, большого террора 1937–1938 годов. Старый коммунист Мостовской «со всей своей революционной страстью начинает ненавидеть кровожадного Ежова, Ягоду, Берию! Но нет, нет, еще больше! Надо осудить Ленина». И не забывайте, Василий Гроссман начал работу над романом «Жизнь и судьба» еще при Сталине и закончил ее в 1961 году. В этом тексте он не побоялся сказать о том, за что хотят судить в современной России: что большевизм Ленина вел к тем же преступлениям, что и национал-социализм Гитлера. А позже Александр Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГ» скажет: «С тех пор как Ирода не стало, только передовое учение могло нам рассказать, как уничтожать младенцев».

Сегодня правда о преступлениях Гитлера возможна, об этом нам рассказывает Военно-историческое общество. А правда о преступлениях Сталина недопустима, ибо она якобы наносит вред российской государственности. При этом депутаты Думы, которые призывают нас не топтать имя Сталина, не отрицают факта совершенных им преступлений. Они просто считают, что правда об этих преступлениях нам не нужна, ибо она наносит ущерб российской государственности. Получается страшный парадокс: российская государственность по природе своей несовместима с правдой о русской истории, несовместима со способностью русского человека отличать добро от зла.

Сегодня утвердилось мнение, что те, кто говорит правду о преступлениях Сталина, топчут ногами великие победы СССР. Михаил Ромм ценил победу 9 Мая не меньше, чем нынешние крымнашевские патриоты. Но он в своем фильме «Обыкновенный фашизм» рассказал о том же, о чем говорил Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба». Михаил Ромм собрал в фильме сцены, которые один в один напоминали события в СССР в 1930-е годы. Гитлер сжигал книги Карла Маркса, Генриха Манна, Эриха Марии Ремарка, а в СССР, как знала советская интеллигенция, в 1930-е во дворах библиотек по указанию Сталина точно так же сжигали книги Льва Троцкого, Николая Бухарина, Николая Бердяева. Как мне рассказывала в 1995 году сценарист этого фильма Майя Туровская, она выбирала из немецкой хроники времен гитлеризма именно те сцены, которые напоминали зрителю о происходившем в СССР во времена Сталина.

Можно понять, почему для советской интеллигенции реабилитация Сталина была морально ущербной, прямым надругательством над памятью о жертвах репрессий. Сегодня и для крымнашевских патриотов, и для многих наших политиков правда о родстве национал-социализма и сталинизма отвергается как нечто враждебное, чуждое интересам сохранения российской государственности. Главная причина лежит на поверхности: мы не решились довести до конца декоммунизацию и продолжаем жить в стране, где Чапаев – герой, а Деникин и Врангель – враги народа. Сегодня советская идеология берет реванш за свое поражение в конце 1980-х – начале 1990-х. Обратите внимание, крымнашевские патриоты говорят, что публикации во время перестройки в журналах «Огонек», «Новый мир», «Знамя» и т.д. воспоминаний Зинаиды Гиппиус, Владимира Короленко, Ивана Бунина о безумии красного террора – «очернительство русской истории».

Правда, существует трудный вопрос: почему именно в посткоммунистической России не решились на то, на что решились европейские народы СССР, – сказать правду о преступлениях большевизма. В 1990-е правда о трагедиях прошлого не мешала русским верить в себя, в возможность преодоления наследства сталинской эпохи и создания европейской, свободной, благополучной России.

Рисковать авторитетом страны

А сейчас, особенно после «русской весны» 2014 года, все труднее и труднее найти основания для веры в будущее, для веры в другую, более разумную и удобную для жизни Россию. Трудно русскому человеку и впустить в свою душу правду о самом себе, сказать, что именно мы, русские, привели к власти людей, которые сознательно уничтожали все русское – веру, церкви, крепкого мужика, выдающихся представителей российской интеллигенции. Трудно впустить в свое сознание правду о том, что такой концентрации страданий, мук, как во времена Сталина, не знала ни одна страна в истории человечества.

Как говорил Семен Франк, пока русский человек не покается перед самим собой, не осознает глубину своего падения в 1917 году, он не сможет создать здоровую в духовном отношении Россию. Чем дальше мы уходим от антикоммунистической революции 1991 года, тем более далекой для новых поколений становится Россия времен Сталина со всеми ее бедами и страданиями. Легко решиться на осуждение прошлого, если перед тобой соблазны будущего. А если их нет, хочется идеализировать свое прошлое, найти причины для оправдания всего, что пережили твои предки. Отсюда и нынешнее: все, что в прошлом, в том числе и преступления Сталина, – это наше русское, родное.

Тут, на мой взгляд, обнаруживается глубинная связь между нежеланием отличать добро от зла и утратой инстинкта самосохранения. На мой взгляд, у советской интеллигенции инстинкт самосохранения был более развит, чем у крымнашевских патриотов. Сегодня попытки реабилитации Сталина говорят о том, что современная Россия утратила инстинкт самосохранения. Беда наших политиков, тех, кто принимает решения и кому история доверила судьбу нашей страны, состоит в том, что они редко думают о последствиях принимаемых ими решений, не думают о том, как выглядят их инициативы в глазах современной цивилизации.

Свидетельством того, что СССР утратил инстинкт самосохранения, стало решение политбюро ЦК КПСС в 1980 году ввести войска в Афганистан. Это было началом конца советской России. За иллюзиями «русской весны» стояла та же утрата инстинкта самосохранения. Ведь никто всерьез не думал, как будет выглядеть Российская Федерация после попыток воплотить в жизнь проект отторжения Новороссии от Украины. Так же не думают о будущем страны политики и депутаты, которые осуждают Хрущева за его доклад о культе личности на ХХ съезде КПСС. Соединение русской государственности с именем Сталина наносит урон самой идее русской государственности.

Что это за государственность и кому она нужна, если для ее сохранения надо морить голодом миллионы людей, загонять их в ГУЛАГ?! Что это за государственность, если граждане должны быть получеловеками, которым запрещено знание о правде истории?! Как можно уважать страну и нацию, если она не в состоянии назвать преступление преступлением и осудить на государственном уровне руководителей страны, которые сознательно уничтожали миллионы и миллионы людей во имя классовой чистоты социалистического общества?! Как можно уважать государство, которое во время войны не думало о потерях, а рассуждало по принципу «не страшно, бабы еще нарожают»?!

Я понимаю, что для крымнашевских патриотов нет проблемы авторитета нации, не важно, как русская нация выглядит в глазах современных европейских народов. Но надо понимать, что авторитет нации в глобальном мире – не только моральная проблема, но и сугубо экономическая. От нации, которая не в состоянии себя уважать и связала свое имя с откровенным садистом и убийцей, отворачиваются не только соседи, но и ее наиболее здоровая в духовном отношении творческая часть. Россия уже перестала быть Родиной для значительной части креативного класса и творческой молодежи. А своими рассуждениями о том, что Сталин велик и нельзя покушаться на его авторитет, мы невольно увеличиваем количество тех, кто не хочет жить в России.

Политики, считающие, что разговоры о родстве национал-социализма недопустимы, не знают, что они тем самым отвергают наследство великих русских философов-мыслителей. Для всех представителей русской религиозной философии начала ХХ века было аксиомой: Ленин еще не Гитлер, Сталин – уже Гитлер. И как только вы начнете сажать в тюрьму за то, что некоторые интеллектуалы позволяют себе говорить о родстве национал-социализма и большевизма, вы должны начать сжигать изданные во время перестройки массовыми тиражами книги Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Семена Франка и т.д. Не забывайте, мало что останется от России, которая вместо христианского «не убий» начинает поклоняться убийце Сталину.

Неужели стоит рисковать авторитетом страны, ее духовным здоровьем во имя того, чтобы правящая партия «Единая Россия» перехватила у КПРФ ту часть «глубинного русского народа», которая готова пожертвовать всем на свете, лишь бы «Россию, как при Сталине, все боялись». Неужели не видно, что подобные поклоны в сторону неосталинистских настроений ведут к утрате уважения к «Единой России» практически всей интеллигенции, уважения тех, для кого дороги правда, истина, личное достоинство? 

Источник: ng.ru