Премьера оперы «Тоска» в Большенном театре
Сцена Te Deum – исключительной красы: здесь и пушки палят, и Папу Римского в шикарных одеждах выносят, и лазерное светопреставление начинается. Фото Дамира Юсупова/Большенный театр
В Большенном театре закончилась серия премьерных показов оперы Пуччини «Тоска». Зрелище вышло красивым – и лишь. Режиссерская мысль и логика ее воплощения в этом спектакле размыты, а музыкальная интерпретация была, как досадно бы это не звучало, не на высоте.
От итальянской команды – а над данной постановкой работали режиссер и сценограф Стефано Пода и дирижер Даниэле Каллегари – можно было бы ждать крепкого спектакля в классическом стиле (на родине оперы не особо приветствуют режиссерские новации), и это была бы одна из постановок «для звезд», наподобие вердиевского «Дона Карлоса», который идет на Исторической сцене, в крайний раз – с беспримерным составом солистом (Нетребко, Герзмава, Доминго, Фурланетто). Но в «Тоске», кажется, не только лишь зритель, да и сами артисты не догадываются, что желал сказать режиссер.
Все приемы режиссера повисают в воздухе – в переносном и даже прямом смысле. Так, два раза возникает большой колокол – спускается сверху в конце первого деяния, потом, в перевернутом виде, сначала второго. Понятно, что колокольность «зашита» в пуччиниевской партитуре, ну и удары колокола трактуются как набат судьбы, но Пода не вшивает эти приемы в повествование, они есть сами по для себя.
Два раза выезжает вперед и уезжает в глубину сцены ротонда (еще два раза поворачивается внутренней стороной) – тоже действие из разряда «чтоб что-то происходило на сцене». Единожды спускается с небес большущее крыло птицы (видимо, так маркируется замок Святого Ангела, где происходит действие), но так же исчезает, не привнося ничего в логику сценического деяния. Ну и само оформление сцены какая-то обманка: ее украшают именитые римские скульптуры, поточнее, их гипсовые копии различного размера. Сцена Te Deum – исключительной красы: здесь и пушки палят (это по партитуре Пуччини), и папу Римского в шикарных одеждах выносят, и лазерное светопреставление начинается. Но хотимого контраста меж высочайшим и низким, божественной литургией и откровениями взбешенного Скарпиа не достигается – все утопает в роскоши рисунки.
Самое грустное, что музыкальная сторона спектакля оказалась даже не умеренной, а для Огромного театра, когда еще свежайша в памяти блистательная февральская «Саломея», – просто провальной. Приглашенные солисты провалили премьеру, в индивидуальности Массимо Джордано (Каварадосси) и Лианна Арутюнян (Тоска). Задавленный тенор, сопрано, выезжающее на клике, а в среднем регистре еле слышное, да к тому же дирижер, который попробовал из монументальной драмы создать лирическое выражение, что не было поддержано режиссерскими приемами.
При всем этом совсем неясно, какие дела у данной пары, в особенности по части Каварадосси. Влюблен ли живописец в певицу, осталось неясным до конца. По-настоящему артист был убедителен лишь в одной сцене, когда с некий гневной радостью отреагировал на весть о победе Наполеона, – здесь хотя бы проявились его политические пристрастия.
На этом фоне прибыльно различался исполнитель роли Скарпиа Габриэле Вивиани. Режиссер предложил ему очевидный образ агрессивного злодея, и певец его просто обыграл, к тому же вокально он совладал без особенного труда (да и без особенных художественных откровений).
В конце целый отряд боец стреляет в Тоску, но она (исключительный, к слову, вариант) не кидается вниз, а остается на сцене – напротив, бойцы падают на землю. Как трактовать эту сцену? К примеру, что все преходяще, а искусство (ведь Тоска – именитая певица) – вечно? Но это лишь зрительская фантазия, не наиболее.
Источник: