Проза на отпечатках пальцев
Сборник эротических новелл сжигали, но он,
как Феникс, возродился из пепла. Каринэ
Арутюнова. Иллюстрация из сборника
«Я в Лиссабоне. Не одна»
Интенсивно работая в возлюбленной сфере, человек часто становится многостаночником. Так, литературная деятельность Натальи Рубановой связана как с прозой, драматургией, так и с критикой, педагогикой, издательством. Принципиально то, что она ратует за профессиональные некоммерческие литературные проекты. О подводных течениях современного литературного процесса, в том числе издательского и премиального, с Натальей РУБАНОВОЙ побеседовал Игорь МИХАЙЛОВ.
– Наталья, 2019 год стал вам премиальным, есть с чем поздравить: вы лауреат Премии Тургенева за прозу и лауреат Премии Хемингуэя за публицистику. И если о Тургеневском конкурсе представление в Рф есть, то о канадской истории знают не все: расскажете?
– Да, что самое любознательное: пошла в ход драматургия. Моя пьеса «Зашибись!» была визуализирована в столичном театре «Школа современной пьесы». Монодрама-финалист британского фестиваля SOLO вошла и в лонг-лист ведущего российского конкурса «Действующие лица». А «Танцовщица» – в лонг «Времени драмы». Она прозвучала также на фестивале современного искусства «Параллели» в Рязани, в чудесном «Фотодоме». Ко мне подступали опосля спектакля зрители-мужчины и гласили: «Как для вас удалось так влезть в наш мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков)?»
– Помню отзыв 1-го актера о ваших пьесах: «Нужно ставить! Драматургия с авторской болевой точкой непременно отыщет собственного режиссера».
– Да, и мы пандемично репетируем онлайн… Что все-таки до Премии Хемингуэя, то это прекрасные погоны за вторичный по отношению к высочайшей литературе жанр – публицистику. Она устроена в честь старика Хэма, длительное время работавшего репортером в Toronto Daily Star. Он пенял, что газетная поденщина разрушает его, и грезил поскорее покончить с ней. Это знакомое состояние – буковки как бы те же, но не о том. Вообщем, я люблю то, что делаю, и вторичный жанр платит взаимностью. Зная свое пространство, не ревнует к другим текстам, для трансляции которых ты и сотворен как белковое тело.
– Вы публикуетесь в толстяках, постоянно на гребне литпроцесса. Что происходит с журнальчиками? Где прорывы, где открытия и имена, где проза и поэзия, от которой мурашки по коже? Другой раз новоявленного «писателя», как в рассказе Чехова «Драма», охото прибить пресс-папье, нет?
– За годы пахоты в книжных заведениях выработался иммунитет: ничто не задевает, ничто не восхищает. Профдеформация, если угодно, но без нее нереально усидеть на стульях «создатель – редактор – литагент – критик». Прорывов ни от кого не жду, к графоманам отношусь как доктор к клиентам, ну а новинки читаю все пореже. Мне на данном шаге любопытно то, что делаю в литературе я сама, ибо классика жанра: «Ад – это остальные». В особенности в реалиях российскей литпроцессии. Литпроцесса нет, довольно полистать премиальные списки с циклическими именами из «сборной по литературе». Неангажированные персонажи не будут допущены к придворной кормушке: это распространяется не только лишь на книжные бизнес-игры, очевидно. Ну а бизнес и искусство синонимичны только на весьма узком плане. Не тут.
– Поведайте о леденящей душу истории, связанной с ликвидированием тиража вашей книжки «Я в Лиссабоне. Не одна»: почему 3 тыщи экземпляров сожгли?
– Сожгли в Москве в XXI веке. Мне гласили литераторы: да, желали бы, чтобы их книжку тоже… тоже сожгли: каковой инфоповод! До что дошел прогресс: пишущий желает хоть какой ценой заявить о для себя, даже методом прилюдной экзекуции его книжки! Я была составителем сборника любовно-эротических новелл «Я в Лиссабоне. Не одна». Можно было отлично реализовать тираж! Там различные по уровню тексты. Иллюстрировала книжку Каринэ Арутюнова: красивые ню тушью. Посреди создателей раритетного сейчас издания Януш Вишневский, Валерия Нарбикова, Татьяна Дагович, Мария Рыбакова, Вадим Левенталь, Мастер Чэнь, Лия Киргетова, Андрей Бычков, Илья Шаблинский, я и остальные. Уцелело несколько 10-ов экземпляров, один из которых на данный момент в Институте Беркли. На полке Banned in Russia. Броский пример издательской самоцензуры: официально нашу книжку никто не воспрещал.
Тщательно писала о том в журнальчике «Традиции и Авангард» в 5-ом номере ушедшего года. Но зато в 2020-м проект «Я в Лиссабоне. Не одна» возродил канадский издатель Алекс Минц. Уничтоженную книжку можно сейчас заказать в Accent Graphics Communications, Оттава. Буковки не пылают.
– Вы продюсируете много проектов, в том числе сценарных. Почему издательства предпочитают откровенно слабенькую прозу профессиональной, а нехорошее кино – отличному? Это «тренд» либо они просто не могут работать?
– Могут. Непревзойденно работают. Вопросец – над чем. С кем. Какие гешефты. Все наилучшее в российскей словесности долгие годы методично убивается под видом того, что «это» типо не надо читателю, что он «этого» не усвоит. Один издатель так произнес мне по поводу текста собственного производства: «Это литература! А нам на данный момент литературу не поднять!» Издатели – коммерсанты: их, как и киношников, заинтересовывают реализации и рейтинги. Ничего личного. Никакого искусства. Расход-приход. Телесериалы российского разлива страшенны: «зомбоящик» – только трамплин для котов, прыгающих на шкаф. Культурная политика – форматы каналов для электората, чумной бал бездарности. Я отсидела несколько лет в отделе кинопроизводства в «Останкино»: цензура-с. Ну и почти все литпремиальные нетленки слабенько написаны, но это не достаточно кого смущает. Кому какое дело до стиля создателя, когда есть посерьезнее вещи: тронный вирус, Конституция, безработица, что еще?.. Премии дают не за тексты, а за имена, даже если за ними нагой повелитель. Уродливую наготу слабопишущих все лицезреют, но молчат. Твари дрожащие, не имеющие прав, уж и сами не знают, что больше страшатся. Вроде бы что не вышло, как с сожженным тиражом книжки «Я в Лиссабоне. Не одна»? Литераторов на кострах пачками пока не жгут, хотя почти всех интенсивно замалчивают – и это предмет отдельного разговора. В моем авторском и литагентском ранце хорошие тексты: стиль добивается чорановской «чистоты яда».
– Вы стремитесь открыть достойные внимания, малоизвестные широкой публике, имена. Почему вы занимаетесь в том числе некоммерческими проектами?
– Литагенты работают из-за гонораров, но они не исключают любви к литературе. Ровно напротив – чем гонорар выше, тем больше литагент свою работу ценит. Другое дело, что в Стране Чудес институт литагентов рахитичен, а некоммерческие создатели никому не необходимы. Всех заинтересовывают медиаперсоны, столичные издательства заточены под их. Благодаря моему литагентскому роли узрели свет бестселлеры «Иисус. Историческое расследование» Латыниной, скандальный, но пустой роман «Матильда» по кинофильму Учителя, автобиографии Светланы Сургановой, Льва Лещенко, Юрия Лужкова и не только лишь. Пишут воспоминания Владимир Меньшов, Наталия Белохвостикова… Из малоизвестных имен – иллюстрированная энциклопедия «Все мужчины мира» Натальи Горбуновой, роман «Язык Тролля» Антона Чечулинского – его книжка свершилась поэтому, что «дело Брейвика» понятно всем: если бы не резонанс, создателю чуть дали бы ход. В 2020-м выпущены книжки Иосифа Райхельгауза «Игра и мука», травелог «Прогулки по бездорожью»… Почти все мои проекты, на самом деле, – нон-фикшен, не имеющие дела к суровой художественной прозе. Ее неверно именуют умственной. Прибили бирку, обмолвили: «Не продается!» Это ересь. Нужно тривиально работать, популяризировать достойное – необязательно премиальное. Да, это труд и издержки на рекламу, но без этого нет движения. Проще выпустить очередной томик поп-автора, уже снесшего золотые яичка, чем вкладываться в открытие и поддержку остальных талантов. Так мы теряем самобытных писателей и сценаристов: оставшись невостребованными, люди уходят из профессии. В детской литературе та же некрофилия: переиздавать Барто можно еще лет 100. Новейшие агнии не необходимы.
– В чем причина издательского диктата?
– В монополии: один холдинг на всю Страну Чудес. Чем талантливее и необычнее создатель, тем труднее его рукопись сейчас реализовать. Саша Николаенко, создатель букеровского романа «Уничтожить Бобрыкина», – исключение. Умопомрачительно, что она получила премию, которая отдала ей возможность продолжать писать, а это счастье. Даже не говорю о ангажированных редакциях для придворных пишущих, чей план, подобно тронному поветрию, разрушает легкие современной русской прозы. Есть «собственный» создатель и есть «чужой», есть издательские расстрельные списки, есть имена, вхожие и не вхожие в премиальные корзины, есть имена, на чей пиар выделяются средства и на чей не выделяются, есть «прикормленные» критики: подноготная известна. А есть еще слабопишущие младые создатели. Их издают за то, что школяры впору улыбаются решателям. Детей преднамеренно проталкивают, они уже вхожи в так именуемую литтусовку. Кому это прибыльно? На младых слабопишущих выделяют гранты – и их нужно отрабатывать. Почему бы не давать гранты вправду профессиональным состоявшимся писателям? Не разумнее ли поддерживать зрелый дар, нежели плодить серийную посредственность? Коррупционная схема: нет другой логики в транслировании паралитературы в массы.
– Вы запускаете свое издательство?
– Да. На Ridero мне предложили сделать новое издательство «Литературное бюро Натальи Рубановой». Бренды, либо импринты, там есть у Романа Сенчина, Павла Крусанова, Андрея Аствацатурова, Антона Чижа, «Вопросцев литературы» и иных небезызвестных. Будущее, начавшееся уже вчера, – нынешние книжные импринты либо мини-издательства. И отлично, что электрические, хотя книжки можно и печатать при желании. Не похожие друг на друга, они реализуют новейший тип писательского и читательского мышления. Одна из моих книжек обязательно покажется там. Музыкальная проза, проза на кончиках пальцев… либо на отпечатках? Да, пожалуй, это проза на отпечатках пальцев! Кое-что уже переведено на британский: договор на публикацию подписан, это 1-ые прекрасные шаги на английском рынке.
– Что вы на данный момент пишете? Есть ли то новое, что любопытно издать?
– «Их есть у меня». Проза. Пьесы. Эссе. Основное – успеть составить слова и смыслы так, чтоб с легкой анимкой отлететь от не постоянно легкого тела. Как произнесла Петрушевская, «это для девятого тома». Его и пишу. Это по последней мере весело – продолжать работать. Работать, невзирая на дымящуюся действительность, данную нам в чувствах.
Источник: