Будто бы струну оборвал
Тихий лирик Афанасий Фет.
Фото М.Б. Тулинова
«Молчи, поникни головою,/ Вроде бы представ на ужасный трибунал,/ Когда случаем пред тобою/ Любимчика муз упомянут», – писал Афанасий Фет в стихотворении «Псевдопоэту». Почти все (хотя и не все) считают, что адресатом этого стихотворения был Николай Некрасов. Но по праву либо нет Фет свысока глядел на Некрасова?
Всякий раз, как попадается мне на глаза томик Фета, невольно вспоминаю слова, произнесенные о его стихах Дмитрием Быковым. Они – под хвалебный смешок аудитории – были произнесены на одной из общественных лекций, выложенных в вебе. Смысл был приблизительно таковой: «Шепот, застенчивое дыханье, трели соловья» – все это замечательно, но далее этих строк никто сейчас уже и не помнит. Ну и со всеми иными стихами этого тихого и не слишком-то удачливого лирика дела обстоят приблизительно так же. Забавно даже и ассоциировать его с Некрасовым. Некрасов в поэзии столько всего умел, что 10-ка лекций не хватит, чтобы поведать.
Этого лузера не совсем, естественно, запамятовали. Не совершенно понятно почему, по правде говоря, но это факт. Молвят о нем время от времени. Ну, пускай: не все ли равно, про кого гласить? Заслуживает того любой из прошедших по данной для нас земле, как произнес когда-то Иван Бунин, объясняя, почему он собрался сделать основным героем собственного рассказа обычного пса. Знакомьтесь, произнес, вот этот пес с экзотичным именованием Чанг, собака из дальнего Китая. И, даже не попросив прощения, стал живописать недоуменно притихшей публике бредовые собачьи сны.
Вот и этот несчастный Фет – он тоже жил на данной для нас земле, естественно. Жил, весне радовался, жужжал, как тот майский жук свою вешнюю песню. Жужжал, жужжал, ну и смолк в один прекрасный момент: «Будто бы струну оборвал жук, налетевши на ель». Пришел ему срок умолкнуть, и застыл он навечно в не слишком-то драгоценном янтаре. Таковая вот ему стоимость, этому тихому лирику, написавшему короткое стихотвореньице, которое все знают, но никто не помнит до конца.
Но вот желаю сказать про другое его стихотворение. Вот про это:
Не могу я слышать данной для нас
птички,
Чтоб тотчас сердечком
не вспорхнуть;
Не могу, наперекор
привычке,
Как войдешь, – хоть молчком
не вздохнуть.
Ты не вспыхнешь, ты
не побледнеешь,
Взгляды полны тихого огня;
Больно созидать мне, как
ты умеешь
Не видать и не слыхать меня.
Я тебя невольно беспокою,
Торжество обязана ты
искупить:
На заре без туч недозволено
такою
Юный и лучистой быть!
Понимаете, что меня больше всего поражает? Дата под данной для нас вещью. 16 февраля 1892 года. Смотрю на нее и думаю – что это? Может, это он так со собственной сиделкой заигрывает? 1892 год – год его погибели, а погиб он стариком. Вы сможете представить для себя умирающего старика, который стал бы заигрывать со собственной юный сиделкой и не смотрелся бы при всем этом ничтожным? А ведь это одно из наилучших стихотворений российской любовной лирики. Тяжело вспомянуть что-то равное ему. Ну вот перечитайте хотя бы его последнюю строфу. Она так хороша, что невольно охото сказать: «Сколько восхвалений слышали дамские уши! Сколько шутливых воззваний от парней, которые не остались к ним флегмантичными! И ни один парень за тыщи лет существования мира не отыскал для собственных слов таковой богатой интонации, как этот умирающий старик!» А вы гласите, чудес не бывает.
Ну, пусть это преувеличение, но разве можно выразить экстаз, не прибегая к преувеличениям? Да я все таки думаю: не так далековато оно от правды. Есть ли рациональное разъяснение данной для нас потаенны? Если вы снизойдете до меня и поведаете мне его – по гроб жизни буду для вас признателен.
…Необходимо сказать, что юные и лучистые потомки оценили по последней мере одну строку этого стихотворения. Не буду указывать пальцем, поройтесь в собственной памяти, и на одной из ее полочек, там, где хранятся пользующиеся популярностью шлягеры, вы ее отыщите – эту строку про то, что недозволено быть прекрасной таковой. Мало изувеченную, включенную черт понимает в которой контекст, но отыщите.
Ну, хотя бы так… Как по мне – хоть какому поэту можно лишь пожелать, чтоб выпала ему таковая фортуна. Чтоб сочинил он на самом собственном закате любовную строку, которую бы через 100 с излишним лет кому-нибудь захотелось украсть. Либо, если выразиться наиболее деликатно, – захотелось бы, чуток изменив, вставить в свое стихотворение.
Но лишь не много для этого быть даже тыщу раз восхитительным, как Некрасов. Необходимо хотя бы в один прекрасный момент ослепительно сверкнуть, как Фет. Поистине небесный огнь пылает в его строчках. И – боже! – сколько их у него!
Источник: