Страсти по «Королю Лиру». Юрий Бутусов представил трагедию Шекспира в Театре им. Вахтангова
Вопль пронизывает спектакль.
Фото агентства «Москва»
На сцене Театра им. Евгения Вахтангова ряд шикарных стульев. Повелитель Лир собрал подданных с тем, чтоб сказать весть: он замыслил поделить свои владения меж 3-мя дочерьми. Безжизненно-бледные лица – одна из черт, по которым можно выяснить режиссерский почерк Юрия Бутусова. Скрывая естественные краски кожи за белоснежным гримом, он подчеркивает движения мимических мускул, поэтому что в его спектакле важны оголенные эмоции. На лицах у почти всех красноватые подтеки: или герои рыдают кровавыми слезами от боли при виде безобразия, или кровь идет из глаз в прямом смысле. Безупречная геометрия рушится, место расширяется – и в глубине мы лицезреем огромную луну, которая позднее окрасится в багряные тона (художник-постановщик Максим Обрезков). Шекспировское лунное затмение символизирует вражду, крамолу, разрыв отцов и деток – данную тему Бутусов развивал и в «Отпрыску» по пьесе Флориана Зеллера, оба спектакля связывают похожие стилистические приемы.
Когда противоречия добиваются накала, персонажи пускаются в судорожную пляску (балетмейстер Николай Реутов). Бешеный Лир (Артур Иванов), поняв, что старшая дочь его кинула, в отчаянии не посыпает голову пеплом, но лупит по ней ладонью, будто бы ребенок либо заводная куколка. Если поначалу из ударных мелодию поддерживают одни тарелки, то равномерно напряжение вырастает – и врубается тяжкий ню-джазовый бит. Поверх басов раздается ошалелое соло трубы, схожее ледяному свету в мгле. Громкость возрастает до таковой степени, что за музыкой не слышно клика героя. Повелитель выдыхается, но его вновь толкают на танцпол. Кажется, если это продлится еще хотя бы минутку, лопнут не только лишь барабанные перепонки, да и луна, которой поближе к концу будут играться, будто бы воздушным шаром. К слову, истинные воздушные шары на сцене в обилии: это сразу и атрибут вечеринки, и знак хрупкой людской жизни – убить ее так же просто, как проколоть шарик иглой.
Пластические интерлюдии, на 1-ый взор никак не связанные с главным действием, помогают Бутусову созодать композиционные клейки. Потрясающе в этом смысле решена сцена ослепления Глостера (Виктор Добронравов). Трио музыкантов исполняет Imaging – песню, в какой Джон Леннон призывает вообразить утопию, где нет ни государств, ни религий, ни принадлежности, что звучит в контексте пьесы трагично. Сейчас преданный отец сумеет только представлять, как смотрится не только лишь безупречный мир, да и порочный земной. Из музыкальных инструментов у свежеиспеченных Beatles в распоряжении барабанная установка, труба и выдранные внутренности пианино – через несколько мгновений вот так же вырвут глаза и Глостеру. Несколько ошеломленный, он посиживает за ударными, слушая, как Шут читает шекспировские диалоги, и не верует, что на данный момент его схватят. Он и слепой будет задавать ритм, но – ударяя палочками по воздуху.
Детали в постановке Бутусова не попросту молвят, но кричат. Лир в истерике раскачивает столешницу, с которой упрямо не падает бокал. С таковым же упрямством он и сам пробует сохранить равновесие в пошатнувшемся мироздании, отказываясь принимать правду и не веря своим очам. Кента (Валерий Ушаков) не заковывают в колодки, но привязывают к древесному кресту. Шут язвит королю и гласит, что его дочери похожи на одичавшие кислые яблоки – и здесь же подкидывает яблоко и расшибает его ракеткой для бадминтона. На сцену летят большие доски, грозя поубивать хоть какого, но Лир, впадая или в безумие, или в детство, строит из их шалаш. Под градом досок пляшет и его младшая дочь. Корделию и Шута играет Евгения Крегжде: актриса ощутила кровное родство этих образов – самых незапятнанных, конкретных и хрупких, – потому не постоянно понятно, в которой роли она стает. В конце повелитель укрывает удавленную Корделию одеялами, чтоб та не промерзла. И, будто бы в благодарность, она протягивает ему руку.
Буря как метафора страсти – сквозной мотив спектакля, она засасывает людей в пропасть их внутреннего ада. Но страсть тут следует осознавать и как страдание. Бремя страстей принуждает героев поглубже узнать свою людскую, земную природу. Сначала второго деяния Лир, Шут, Глостер, Том и Кент шагают с шариками в руках, будто бы держа на веревочках души, готовые покинуть озябшие, усталые тела. Всякого из этих странников ждет своя участь, но чем тяжелее бремя, как писал Милан Кундера, тем реальнее и правдивее жизнь.
Источник: