Во имя болота. В арт-усадьбе Веретьево открылся парк, сделанный Александром Бродским

Деревянные настилы не дают
топтать землю.
Фото © Пресс-служба
Парка Веретьево

Арт-усадьба Веретьево в Талдомском районе Подмосковья, принадлежащая предпринимателю Андрею Гнатюку, первоначально была никакой не усадьбой, а пионерлагерем. В нулевых здесь пробовали расшевелить жизнь современным искусством, обозначив все это как арт-лагерь и устроив фестиваль. Тут же показывали один из проектов биеннале молодого искусства «Стой! Кто идет?», но все как-то быстро затихло. Хотя некоторые объекты до сих пор на своих местах, главное – бетонная площадка, оставшаяся от знакового перформанса Андрея Кузькина «По кругу», это с той самой биеннале. Сегодня пионерлагерь-усадьба – город контрастов, сайт зазывает посетителей тем, что «здесь шикарно смотрятся свадьбы, тематические дни рождения и корпоративы»… Из песни слова не выкинуть. Но можно добавить. На это ушло два года, и счастье, что сделал это Александр Бродский.

Кураторы парка Григорий Ревзин и Анна Наринская в своих текстах для путеводителя смотрят на сделанное Бродским сквозь призму архитектуры и поэзии, что логично не только в силу их профессиональных интересов. «Это парк, который рассказывает нам, что у нас есть фантастическая, невероятная ценность, святыня, можно сказать, духовная скрепа. Это наше болото. Но попытка сохранить благоговейную дистанцию от него приводит к тому, что мы лишь глубже в него проваливаемся», – резюмирует Ревзин. «Руина уже притаилась в каждом строении и только ждет того, чтобы время вышелушило ее наружу. И как следствие – «последующая» руина важнее «теперешнего» строения так, как душа важнее тела. Архитектор Бродский понимает это как никто другой», – пишет Наринская, отталкиваясь от «Архитектуры» Иосифа Бродского. «Здесь очень красивое болото, и задача была в том, чтобы его не испортить», – слова Александра Бродского.

Архитектура – музыка в камне, в поэзии есть своя музыка, у Бродского здесь нет камня, но все остальное наличествует. Бродский с его ротондой в Никола-Ленивце, павильоном для водочных церемоний в Пирогове, инсталляцией «Дорога» со сделанными с Ильей Уткиным офортами, посвященными несуществующим, не могущим существовать театрам, мостам, музею исчезнувших зданий, колумбарию, много с чем еще… фиксирует (не)возможность забвения. Так и в парке Веретьева. Все эти «Мост с крышей» и «Библиотека», «Дом отшельника», «Подполье» и «Обсерватория» – не столько присущие архитектуре функции, сколько рожденные ею состояния. Они живут на равных с «Деревом, проросшим сквозь дорожку», «Ручьем над ивой» и «Нашим местом» – это когда два кресла стоят возле болотной заводи или в лесной гуще перед высоченной березой.

Все они, соединенные мостами, настилами, иногда совсем узкими, в две доски, ведут вас крапивой и лопухами, болотами с кувшинками, кваканьем, комарами, а самое важное – выглядят так, будто стояли здесь всегда. Ведь если среди болота что-то может быть органичным, так это то, что кажется случайным. Эта архитектура, кое-где созданная из отживших свое досок, не вторгается, но ограждает. Не разделяя, но обрамляя, не застраивая, но подстраиваясь. Она диалогична.

Александр Бродский.
Фото © Пресс-служба
Парка Веретьево

Музыкант, этнограф Сергей Старостин в веретьевском Пантеоне.
Фото © Пресс-служба Парка Веретьево

Отсюда и извилистые дорожки, и нерв, лейтмотив парка как вообще смотрение, через проемы ли моста, через окно ли в «Доме отшельника» (там тахта, книжный шкаф, буржуйка, торшер и коврик с оленями – и окно во всю стену), через форточки ли в «Обсерватории». Через мотив арки и портала, что всю дорогу были так важны для архитектурных ансамблей. Бродский ведет вас в парк, сперва заставив чуть пригнуться под аркой (тут это называют «Грот ива», сломанные и упавшие стволы деревьев и правда образуют арку), потом «продевая» зрителя, как нитку в игольное ушко, сквозь будто наскоро сколоченный из чего было бездверный проем «Крапивника».

Современный экологический парк, по словам Григория Ревзина, место очищения природы от человека. Настилы не дают топтать землю, а сам парк создан там, где природа как бы отдыхает: болото образовано сточными водами с окрестных полей. Обещают, впрочем, установить аэраторы и запустить в воду какие-то бактерии, чтобы она была чистой. Еще, по Ревзину, у парка есть свои «высокие сезоны», в конце апреля – начале мая, в конце сентября – начале ноября и ночью. Сейчас он укутан зеленью и запахом леса.

Ревзин говорит о возрождении «традиции классической подмосковной усадьбы» и одновременно «пародии на нее», ведь это парк-болото и побег из пионерлагеря. Он пишет, что парк Бродского пронизан перекличками с классической архитектурой. «Мост с крышей» можно счесть дальним родственником «Палладиева моста», крытой галереи, с которой удобно смотреть на воду (с этим проектом, поданным Палладио на конкурс для моста Риальто, он потерпел фиаско, но выиграл больше: его последователи восприняли идею, растиражировав ее по всему свету). «Дом отшельника» – это, понятное дело, эрмитаж, «место уединения», какие традиционно устраивали в парках. Алвар Аалто впервые впустил прорастать сквозь архитектуру дерево, поэтому даже вздымающееся среди моста дерево у Бродского – случайная неслучайность. «Пантеон» с крышей, заросшей травой и прорезанной окулусом, стоит на пересечении двух условных осей парка, как античные тетрапилоны, напомнил Ревзин, стояли на пересечении кардо и декумануса.
 

«Мост с крышей». Фото Дарьи Курдюковой

«Грот-Ива» — вход в парк. Фото Дарьи Курдюковой

Нет смысла говорить, что болото – метафора жизни, состояние души, ирония и спасительная меланхолия. Усадебный парк и парк как раскрытая книга, каким его представляет Анна Наринская, выбиравшая для многих павильонов свои травелоги, ведь «дорожки-настилы – сюжетные линии, объекты – события». У каждого он будет свой, этот парк на болоте. В имеющейся тут Книге отзывов («наоборот» оставленной в самом начале) на одном развороте директор ГМИИ Марина Лошак написала: «Хочу тут жить», на что Анна Наринская откликнулась: «Хочу тут умереть». К слову, Лошак говорила, что мечтала бы иметь в будущем музейном городке парк Бродского.

Но еще это парк-парадокс со взбрыкнувшей дорожкой («Дорогой вверх», вставшим «на дыбы» деревянным настилом-тупиком), с той самой «Обсерваторией», что черт-те как и черт знает зачем вылезла среди леса на своих курьих ногах, выпустив в мир форточки и печную трубу. Григорий Ревзин сравнивает ее с романтической Черной башней Роберта Браунинга. Но если по крутым лестницам добраться до верха, вернетесь в детство: кто тогда не мечтал иметь потайной чердак для одного, от силы для двоих, заставленный книжками?

Бродский создал парк о том, что искусство – это то, что нельзя каким бы то ни было способом присвоить, но можно ощутить в тех самых иронии и меланхолии о преходящести всего. Эти дорожки, мосты, башни и домики отшельника, этот закрытый на гвоздь сортир «в зените» насыпного холма, где устаешь считать ступени лестницы, будут покрываться мхом, подгнивать под дождем и снегом. И в этом суть. Бродский делает проект о проживании времени. Потому что, когда вы читаете книжки, слушаете музыку – или архитектуру Бродского, – щемящее чувство возникает не оттого, что это навсегда. Его архитектура – вообще как раз про ненавсегда. Она про то, что в этот момент происходит с вами. 

Источник: ng.ru