Леонид Рошаль: «Есть возможность выносить острые вопросы напрямую президенту»

Его называют любимым доктором страны и даже врачом всея Руси, но сам он предпочитает, чтобы о нем говорили просто — детский доктор.

Леонид Рошаль рассказал «МН», как чувствует себя малыш, спасенный из-под завалов в Магнитогорске, почему врачей нельзя сажать в тюрьму и о том, что на здравоохранение наконец-то выделят больше денег.

ЧУДО СПАСЕНИЕ И ОПЫТ ВРАЧЕЙ

— Леонид Михайлович, сразу спрошу про 11-месячного Ваню Фокина, которого нашли под завалами в Магнитогорске. Когда услышала, что ребенка отправили к вам в клинику, стало понятно: с ним все будет хорошо. Кто принимал решение везти Ваню именно в НИИ неотложной детской хирургии и травматологии?

— У нас много хороших больниц, но здесь был особый, очень тяжелый случай. Ребенок 35 часов пролежал на морозе. У Вани были признаки общего переохлаждения, сдавливание головы и конечности, перелом ноги, интоксикация, нарушение функции почек, дыхательная недостаточность, разбалансированность сердечно-сосудистой системы и гомеостаза.

Министр здравоохранения Вероника Скворцова приняла личное решение отправить ребенка на лечение в наш институт и затем принимала активное участие в многочисленных консилиумах, которые мы проводили в институте. У нас очень хороший коллектив профессионалов, и за годы существования клиники накоплен огромный опыт в оказании помощи детям при экологических и природных катастрофах, войнах и терактах, а также в лечении комбинированных повреждений.

Хочу сказать спасибо всем, кто принимал участие в спасении Вани. Спасателю, который услышал голос Вани из развалин, собачке, которая подтвердила факт нахождения мальчика, спасателям, которые достали его, врачам скорой помощи и сотрудникам магнитогорской больницы, которые профессионально и четко сработали, руководителю Медико-биологического агентства Владимиру Уйбе, который организовывал перелет ребенка в Москву, и, конечно, руководителю Сбербанка Герману Грефу, который без промедлений предоставил наиболее готовый к вылету борт в эту минуту, реаниматологу нашего института Денису Леонову, который оказал высококвалифицированную реанимационную помощь во время перелета и в первые сутки пребывания Вани у нас в институте, директору института Валерию Митишу, который также вылетел за Ваней и затем участвовал в его лечении.

Особые слова благодарности руководителю анестезиолого-реанимационного отделения нашего института, профессору Валерию Амчеславскому, который все праздничные дни был рядом с нами на работе, и вообще всем дежурным реаниматологам института, рентгенологам, сотрудникам баротерапии, травматологам Сергею Никишову и Наталье Серовой, психологам и всем тем, кто участвовал в судьбе Вани.

— Говорили, что ему придется ампутировать обмороженную ножку, но все обошлось. Мама Вани называет это чудом. Но, может, правильнее говорить о профессионализме докторов больницы?

— Сначала было непонятно, сможем ли мы вообще спасти ребенка, выйти без ампутации правой стопы или пальцев на ней, но комплексная терапия, которая была начата с первых минут, привела к тому, что надежда на то, что он будет жить, нарастала. Ножка постепенно становилась лучше, и в конце концов стопа начала кровоснабжаться.

Говорят, в праздники болеть нельзя, но, несмотря на новогодние каникулы, все врачи, опыт которых требовался для лечения Вани, приходили каждый день и делали все, что было необходимо этому ребенку.

Сейчас Ваня самостоятельно дышит, общается, уже ест за обе щеки, и вопрос об ампутации снят. Перелом голени постепенно срастается. Не исключено, как обещала Вероника Скворцова, что к своему дню рождения Ваня будет дома.

Честно скажу, нас несправедливо травят в СМИ и интернете, и это очень обидно. На 80 тысяч обратившихся в год к нам в институт найдется десяток родителей, которые недовольны всем и которые пишут жалобы в разные инстанции. Но мы ко всем жалобам относимся серьезно.

— Мы все люди и иногда болеем. А где вы лечитесь, если вдруг прихватывает?

— Я уже немолодой, мне почти 86 лет, и я имею право болеть. Недавно у меня были проблемы с сердцем. Я мог уехать в Германию, во Францию, в Америку, в Израиль, но поехал в 23-ю московскую клиническую больницу, где мне очень хорошо сделали все, что надо было сделать. Вот сейчас сижу перед вами, хотя состояние было реанимационное.

Мне не нравится меркантильная составляющая оказания помощи за рубежом. На нас смотрят как на мешки с деньгами и берутся за все, но без всяких гарантий. Сейчас в России есть сосудистые центры, которых раньше не было, есть единая система лечения онкологии, особенно детской, а наша клиника по результатам лечения, оборудованию и квалификации врачей может сравниться с любой клиникой мира, которая занимается теми же проблемами.

БОЛЕЗНЕННЫЕ ТЕМЫ

— Вы не боитесь говорить то, что думаете, и делать то, что считаете нужным. Для многих вы неудобный человек?

— Я хочу не быть неудобным человеком, но без принципиальной позиции ничего не получается. Я такой, какой есть, и просто хочу, чтобы здравоохранение у нас было хорошим. Оно уже сделало большой шаг вперед: мы быстрее и точнее ставим диагнозы, оснастили больницы и поликлиники разнообразным оборудованием, результаты лечения и диагностика лучше, а народ все недоволен.

Впрочем, в истории человечества так было всегда: люди, жившие в тот или иной период времени, никогда не были довольны жизнью. Одни проблемы решаем, другие появляются. И через 50 или 100 лет найдется какой-нибудь Рошаль, который будет чем-то недоволен в здравоохранении.

— Диагностика и лечение сегодня лучше, чем 10 лет назад, но все же проблема кадров по-прежнему не решена?

— Есть проблемы по численности врачей, особенно в первичном звене и на селе. Есть проблемы по уровню квалификации врачей. Есть неразрешенные этические вопросы. Но нехватка врачей не проблема здравоохранения, а государственная проблема устройства здравоохранения, с которым я и мои коллеги из Национальной медицинской палаты(НМП) не согласны.

Например, с тем, что отменили обязательное распределение врачей, обучающихся за государственный счет. Такие выпускники должны идти в практическое здравоохранение, как было в СССР.

Сейчас расширяются программы «Сельский доктор», «Сельская медсестра», «Сельский фельдшер», приезжающим работать на село врачам дают миллион рублей. Но это не решило всех проблем. Необходима четкая госпрограмма, сколько врачей и каких именно надо подготовить, сколько и каких направить в тот или иной регион с финансированием и решением социальных проблем медиков.

Без введения распределения выпускников у нас ничего не получится. Или получится, но через много лет, а нам нужно сегодня. Вернее, вчера. Мало того, чтобы число врачей увеличилось, необходима выверенная система повышения квалификации и допуска к профессии и к отдельным ее компетенциям, которую предлагает Национальная медицинская палата.

— Еще одна болезненная тема — увеличение уголовных дел против врачей.

— Претензии к врачам сильно раздуты, в том числе и журналистами. Когда мы мониторим СМИ, выясняется, что публикации в них в сотни раз превышают реальное число уголовных дел против врачей. Несмотря на это, Следственному комитету РФ приходится реагировать на происходящее. Или вот такая цифра: число жалоб на врачей увеличилось с 3 тысяч в 2015 году до 7 тысяч в 2018-м. Но если посмотреть на количество жалоб и на число больных, которым оказана помощь в стране, то это сотые доли процентов от всех, кто обращается.

Везде в мире врачи хватаются за голову — лечить стали лучше, а число жалоб растет. Большинство из тех, кто жалуется, не хочет посадить докторов в тюрьму, здесь вопрос больше меркантильный — люди хотят получить деньги и чтобы перед ними извинились.

Когда счет претензий идет на миллионы, тогда родственникам с удовольствием помогают юристы. Или юристы сами выискивают родственников.

Моя личная позиция — при неумышленных осложнениях, даже с печальным исходом, врач не должен сидеть в тюрьме. Она не сделает врача более квалифицированным, но может лишить пациентов прекрасного специалиста, который неумышленно единожды в жизни допустил осложнение.

Могут быть иные формы наказания кроме тюрьмы. Но еще раз надо обратить внимание на изменение системы повышения квалификации и допуска к профессии, чем сейчас и занимаются Минздрав и Национальная медицинская палата. Мы стараемся найти взаимопонимание со Следственным комитетом и его руководителем Александром Бастрыкиным. Считаю, что надежда еще есть. Нас слушают.

ПРОБЛЕМ – МНОГО, ДЕНЕГ — МАЛО

— Что еще удалось сделать за восемь лет, что вы возглавляете созданную вами в 2010 году Национальную медицинскую палату?

— Самое главное, что она создана. Врачебные объединения НМП сегодня есть во всех 85 регионах. Национальная медицинская палата признана единственной, которая может отражать консолидированное мнение врачей России в профессиональных вопросах.

Вот мы говорили о квалификации врачей. Мировой опыт показал: профессиональными вопросами врачей должны заниматься не минздравы, а профессиональные врачебные организации, которым необходимо передать право допуска к профессии и ответственности за квалификацию каждого специалиста. Только профессионалы могут сказать, готов человек работать тем или иным специалистом или нет.

Палата взяла на себя большой спектр этой работы. Мы занимаемся профессиональными стандартами, которые должны являться эталоном для образовательных стандартов, чтобы образовательные стандарты соответствовали профессиональным.

Мы участвуем в аккредитации специалистов, одной из форм допуска к профессии и своеобразном шлюзе для прекращения допуска к профессии недоучек, мы стали инициаторами изменения всей системы непрерывной подготовки врачей в России, соответствующей мировой практике. Эта работа проводится по согласию с Минздравом России.

Вместе с тем Национальная медицинская палата активно занимается защитой медицинских работников при незаслуженных оскорблениях в средствах массовой информации и при возбуждении судебных дел.

— Национальная медицинская палата разработала и внедрила уникальную для всего мира независимую медэкспертизу. Расскажите об этом направлении деятельности.

— Независимая экспертиза доказала свою эффективность. Во главе экспертной комиссии стоит не врач, а юрист или судья в отставке, а документы в обезличенном виде обязательно экстерриториально рассматриваются экспертами-медиками. Задача — защитить и врачей, и пациентов.

К помощи нашей независимой экспертизы уже прибегают суды и следователи, включая Следственный комитет РФ. Такого в мире нет, но из-за бюрократических проволочек мы четыре года не можем утвердить то, что реально работает законодательно.

— Вы являетесь сопредседателем Центрального штаба Общероссийского народного фронта. Почему вам важно работать в ОНФ?

— У ОНФ есть возможность выносить острые вопросы на высокий уровень и, что важно, напрямую президенту. Во многих хороших документах, которые он принимает, в том числе в последних указах, есть и заслуга Народного фронта.

Мне поручено курировать тяжелые направления демографии и здравоохранения. Задачи поставлены прямо грандиозные — добиться того, чтобы эти программы и поручения президента не остались на бумаге, чтобы не распилили деньги и чтобы был результат.

Я как-то дал определение Народному фронту — «ежик в штанах», и он не даст чиновникам любого уровня сидеть в кресле и ничего не делать и, возможно, в чем-то поможет им. У нас уже есть вопросы и по демографии, и по здравоохранению. Контрольное управление при президенте непосредственно работает и с нами.

— На одном из форумов Владимир Путин сказал, что Рошаль ему «всю плешь проел по поводу финансирования здравоохранения». Есть результат от такого «проедания»?

— Конечно. Президент услышал наши доводы. Он говорит, что проблемы с обороноспособностью страны в основном решены. Теперь появилась возможность увеличить финансирование социальной сферы.

Он планировал увеличение финансирования здравоохранения с 3,3-3,4% ВВП в настоящее время до 4,1% в 2018 году, но я всегда говорил, что меньше 5% эта цифра быть не должна, тем более что от каждого вложенного в здравоохранение рубля государство получает пять рублей прибыли.

Хотя проблем в стране много, а денег мало, в послании Федеральному собранию Владимир Путин поставил задачу увеличить госфинансирование здравоохранения до 5%. Только бы Минфин что-то не придумал, чтобы снизить эту цифру.

Помню, когда Путин сказал о повышении зарплаты врачам, мы думали, что на это даст деньги федеральный бюджет, а Силуанов сказал, из местных ресурсов пусть берут. Здесь и родилась оптимизация.

— Леонид Михайлович, если бы вам сказали, что исполнится любое ваше желание, как бы оно звучало?

— Чтобы мы жили без катастроф, личных и государственных.

Источник: mirnov.ru