Алипий
Алипий
Однажды (так часто бывает: однажды) к Сергею Сергеевичу Иванову (бывший военный, воевал в Афганистане, пенсионер) пришёл поселковый батюшка (протоирей Ковид), мелковатый, лысеющий, словом не громадина – поп, а попёнок, поискал в кухне рысистыми глазами икону, и не найдя, мелко и быстро перекрестился на бидон с самогоном. Этого ему показалось мало. Под крест попала алюминиевая кружка самогона.
— Выпьешь, — спросил Сергей Сергеевич. – Свеженький. Зажжённую спичку поднесёшь – горит.
— Ни-ни, — замахал руками батюшка. – Не положено. Я святое лицо. Лик богоугодный, наделённый сильным воздержанием от мирских соблазнов. – Он воровато оглянулся и опустошил кружку.
Преобразился лик. Был похож на тухлое яйцо и вдруг разрумянился, глаза заблестели. Хрустнул огурцом. Помидор целёхоньким атаковал. Крякнул.
— Ещё, — спросил Сергей Сергеевич.
— Сильно аппетитно и в количественной мере достаточно.
— Закуришь? Табачок сам выращивал.
— Не соблазняй мирянин. И так грешен.
— Зачем тогда пришёл?
— Дорогой вереницу муравьёв увидел. На другую сторону переползали и не ведали, что под смертью ползут. Дорога. По какой бы не пошёл – на любой её встретишь.
— Это к чему? Говори прямо.
— Люди толкуют, что ты кощунствуешь.
Расковался батюшка, закинул ногу за ногу, заболтал, спиной откинулся.
— Это как? – спросил Сергей Сергеевич.
— Божьего человека, царя Давида, отца Соломона святым не признаешь. Убийцей называешь. Грех на себя наводишь, людей с толку сбиваешь, спорят они, того и гляди вспыхнет посёлок.
— Понятно. Ты только людей поменьше слушай, а поразмышляй сам. Как же я могу принять Давида за святого, когда он пленных детей, женщин и мужчин приказывал своим воинам в камнедробилку бросать. Это святой человек? – Скрипнул зубами Сергей Сергеевич, когда картинка (кровь из дробилки хлещет, а земля её сглатывает) в сознании спокойствие разрушила. Злобу и горечь в сердце выплеснула. Рванула до темноты в глазах. Поднял руку, чтоб батюшку на пол уложить, да спохватился. Попёнок болтлив. Ни причём. — Вот тебя бросить бы, в каком виде выскочил бы? – Жёстко с напором. — Ты о Македонском слышал?
— Которого Сашкой кличут?
— Сашкой. Так вот. Как — то к нему пришёл человек и сказал, что он знает, как можно победить любую конницу противника. «Для этого нужно разбросать вокруг лагеря бороны, положив их вверх зубьями. Они буду рвать копыта лошадей». Что Сашка сделал?
— Наградил, конечно.
— Нет. Приказал убить его. Понял.
— Лошадок стало жалко. О Македонском может и правда, а вот то что ты говоришь о Святом царе Давиде брехня.
— Как брехня. В «Библии» так написано. Её читать нужно. а не только яйца и куличи на Пасху собирать.
— Ты против «Библии» бунтуешь.
— Я не буду бунтовать, если вы её по правде перепишите.
— Так как же её переписать? Писали святые люди. Забрал их Бог к себе.
— А сейчас что нет святых?
— Как нет. Есть.
— Вот и пусть переписывают. Нашу «Конституцию» переписали, сейчас историю переписывают. Тоже святые. Так и вы «Библию».
— Поганец ты, — сорвался батюшка. — Оппозиционер. Против Бога и власти идёшь. Апостол Павел говорил: «Любая власть от Бога».
— Я больше половины своего здоровья в Афганистане за власть от Бога оставил. Остатком живу.
— Хорошо было бы, если б ты весь там остался, — сурово бросил батюшка. – Дьявол ты и для церкви, и для власти.
Рубанул и вышел.
Рассветало. Солнечные лучи золотили верхушки деревьев, пробивали темень. На улице бушевал ураган с такой силой, что деревья в подлеске трещали. Ломались, вырывались с корнем. Сергею Сергеевичу пересидеть бы, но он не привык отступать от задуманного. В Афганистане ему приходилось не раз переживать пыльные и песчаные бури.
Он уже хотел выйти, появилась жена.
— Опять идёшь к нему.
— Да.
— Не пойму. Зачем ходишь. Был бы он человеком, а то, что ты ему не говоришь, что не рассказываешь, в ответ ни слова.
— Мне на душе легче становится, когда я с ним поговорю. Воспоминания о войне замучили. Каждую ночь снятся. Я же людей, а не зверей убивал.
— Война. В ней по – другому нельзя.
— А то, что я живой остался? Случайность?
— Не знаю. Тебе видней.
Выйдя из квартиры, Сергей Сергеевич направился к аллее Славы, в конце которой стояла церковь, а возле её входа памятник Архимандриту Алипию, в миру Ивану Михайловичу Воронову.
Источник: