Имперский либерализм. Мысль свободы перевоплотился в свою противоположность
Фото Reuters
Продолжающийся политический кризис в США уже породил волну объяснений о упадке либеральной идеологии. Дело не только лишь в несчастном штурме Капитолия 6 января и следующих беспримерных мерах сохранности при инаугурации Джозефа Байдена, включая блокировки аккаунтов Дональда Трампа и его приверженцев в соц сетях. Неувязка поглубже. Если ранее Соединенные Штаты позиционировали себя как «страну свободы», то сейчас они предстали в очах мира как страна твердых ограничений.
Идеология политкорректности, утверждающаяся в современных США, стала опровергать традиционные либеральные свободы: слова, собраний, печати и совести. Если человек не имеет права сказать что-то резкое о меньшинствах, то это не свобода слова. Если существует положительная дискриминация, то это не всеобщее равенство людей перед законом, а нечто схожее на сословные привилегии. Если мужик боится не так поглядеть на даму из ужаса перед обвинением в «харрасменте», то налицо нечто схожее на сословные ограничения. Сожжение феминистками и «темными активистами» книжек Киплинга либо Марка Твена припоминает костры XV века, на которых флорентийский монах Савонарола повелел спаливать произведения искусства Ренессанса.
Преображение либерализма в свою противоположность до сего времени не получило подабающего осмысления. А меж тем оно заслуживает внимания. Может быть, в современном либерализме заложен идеологический потенциал, который равномерно превращает его в авторитарную идеологию.
Либерализм возник в XVIII веке как идеология, постулирующая наличие у личности некоего набора неотчуждаемых свобод. Опосля европейских революций 1848 года этот набор прав перевоплотился в «традиционную четверку»: свобода слова, печати, собраний и совести. Предстоящая история традиционного либерализма шла по двум фронтам. 1-ое: распространение эталона либеральных свобод на все группы населения, верхушкой чего же сделалось введение всеобщего избирательного права. 2-ое: согласие либералов на возникновение социальной системы перераспределения доходов, хотя это противоречило их базисной идее «малого страны».
И все таки то был либерализм государственного страны. Схожая либеральная идеология на теоретическом уровне могла быть реализована в хоть какой стране, оставляя его в прежнем качестве. Посреди ХХ века снутри либерализма стала набирать силу новенькая идеология «открытого общества», которая постулировала необходимость слома публичных табу и принятия решений на базе критичного мышления. «Открытое общество» сделало упор на социокультурных правах, требуя устранить большая часть публичных табу. В центр были поставлены свободы от обычных публичных норм, традиционной культуры, ограничений различных расовых и сексапильных меньшинств и даже от самого страны: ведь идеология «открытого общества» постулирует отказ от таковых понятий, как «Родина» и «патриотизм». Теоретик «открытого общества» Карл Поппер даже постулировал отказ от истории: не следует пробовать выводить ее законы, а необходимо заниматься социальной инженерией, другими словами строить новое общество с незапятнанного листа.
Но теория «открытого общества» – это имперская мысль, которая быть может реализована лишь в рамках имперского образования с механизмами насилия и угнетения сопротивления. Совсем не случаем, что южноамериканские демократы изобрели теорию «глобальной демократической империи», а республиканцы постоянно обожали ассоциировать США с Римской империей. Построение «открытого общества» просит территориальной базы: некоего страны либо группы стран, где подобные идеи будут реализовываться и откуда они будут распространяться на остальные страны. Таковая база обязана владеть массивными финансовыми и военным ресурсами, чтоб иметь возможность заставлять остальные страны перебегать на ценности «открытого общества». Но в перспективе обязано произойти перемалывание классической культуры и ядра «демократической империи» с ее подменой некоторым всепригодным эталоном.
«Демократическая империя» – империя транснациональная. Она не похожа на империи Новейшего времени вроде Русской либо Английской. Еще больше она припоминает империи Средних веков, вроде Анжуйской либо Священной Римской. Они не опирались на некий определенный люд и ставили в центр сословные, а не национальные ценности. Британский барон был поближе к французскому барону, чем к своим крестьянам; британская знать времен Ричарда Львиное Сердечко не считала себя ни британцами, ни французами, ни франками, ни викингами. Это было что-то за пределами нашего государственного сознания, где идентичность строится на сословных и религиозных ценностях.
Соединенные Штаты волею судьбы оказались центром «демократической империи». Эта теория оказалась очень симпатичной для транснациональной денежной элиты, базирующейся в Америке. Но оказалось, что «открытое общество» никак не значит полной американизации как культа классической американской истории и культуры. «Городской маргинал», основная опора «открытого общества», не приравнивается на имена Эндрю Джексона либо Теодора Рузвельта: в наилучшем случае он чуть слышал про их. 2020 год обосновал, что расовые движения готовы сносить во имя «открытого общества» монументы американской истории, как и хоть какой иной. США как национальное правительство должны быть переплавлены в «новейшую империю», как и все другие.
Вот почему с начала 1990-х в США сделалось нарастать идеологическое размежевание меж республиканцами и демократами. В центре споров оказались такие главные вопросцы, как аборты, незаконная иммиграция либо программки поддержки «небелого» населения. Представители обеих партий могли вместе осуждать внешнюю политику Ирана либо добиваться роста соц расходов. Но они никогда не подадут друг дружке руки опосля спора о художественной выставке либо правилах публичного приличия. Раскол дополнялся территориальным размежеванием США на два побережья, ставших опорой межнациональных элит, и внутреннюю Америку, страдающую от поражения былой промышленной инфраструктуры.
Но неважно какая империя просит определенного насилия. «Демократическая», перемалывающая культуры во имя «открытого общества», намного большего, чем прежние империи национальные. Ведь у нее нет, ну и не быть может, компромиссов с государственными государствами. Потому современный либерализм больше приобретает репрессивные функции, отрицая те свободы, за утверждение которых он когда-то боролся.
Источник: